Мой путь озарён рассветом
Шрифт:
Я слышала и чувствовала всё. Лаура и Аделинда переговаривались на южном языке, а рука разрывалась невероятной болью, когда женщины старались вытащить из неё демонов, вот только это мне не мешало. Мне было глубоко наплевать на то, больно мне или нет. «Уснуть бы уже, так и рехнуться можно», — подумала я, а потом проснулась.
Я лежала всё там же, на подстилке на полу. Голова болела и кружилась, рука лишь немного ныла, рана была плотно перевязана чистым бинтом. Я попыталась сесть, но у меня не получилось, впрочем, звук привлёк сидевшую рядом Лауру. Старушка склонилась надо мной, с интересом меня разглядывая.
— Проснулась?
Её голос резко ударил меня по ушам, но от чая в самом деле стало лучше. Чай пах домом Коры, и мне вдруг стало грустно.
— Поспи ещё, — посоветовала мне напоминающая Марику раска. Марику или Финиду?
На глазах вдруг выступили слёзы.
— Ну, ну… — Лаура села рядом со мной, ласково поглаживая меня по голове. — Давай, поплачь, полегчает.
Тут я вспомнила Кайру и разрыдалась. Я выла в голос, а перед лицом мелькали образы дорогих мне людей, тех, которых я потеряла навсегда, и тех, по которым я просто безумно соскучилась. Тяжесть потери памяти навалилась на меня с небывалой силой вместе со всеми страхами и трудностями, пережитыми мною за этот год. Сверху эту дикую смесь прижало безнадёжной любовью к Крису и чувством вины перед Питером, и я взвыла ещё отчаяннее. Хвост становился то лисьим, то рысьим опять.
— Кыш, — рявкнула старушка на неизвестного человека, решившего проверить, что у нас тут случилось.
Человек ушёл, и я так и не узнала, кто это был, впрочем, откуда-то послышались возмущения Питера, резкий голос Криса и чей-то смех.
— Бедная, — приговаривала Лаура, продолжая поглаживать меня по голове. — Настрадалась, намучилась. Плачь, плачь. Выплачь всю свою печаль, а потом спи без тревог.
Наплакавшись, я всё-таки уснула снова, и сны мне не снились.
Когда я проснулась и разлепила глаза, старушка встретила меня радостным сообщением о том, что я проспала почти трое суток, и мой пустой желудок поспешил подтвердить её слова возмущённым ворчанием. После таких заявлений выходить на люди было страшновато, но меня встретили удивительно спокойно. Я даже немного расстроилась. Пусть на повторные объятия от Криса я и не надеялась, но Питер мог бы что-нибудь сказать.
Рука почти не болела, и я приступила к исполнению своих обязанностей помощницы Лауры. Я помогала ей готовить, стирать и убирать и чувствовала себя обделённой. Мне приходилось ходить по грани жизни и смерти, мне приходилось убивать, я совершила эту безумную пробежку по городу, закончившуюся прыжком в водопад, а теперь заняла своё место: место помощницы домохозяйки.
Я потрошила рыбу и недовольно ворчала. Приготовленная на костре, она была вполне сносной, вот только здесь, на Монике, еду готовили на большой сковороде с крышкой. Идеальный инструмент для создания отвратительного рыбного запаха. Даже засунув туда чеснок, я не смогла спасти дело.
Хуже всего было то, что рыба-то была вкусной. Но получать удовольствие, пытаясь жевать её с зажатым носом и не давиться костями, было сложновато.
— Завтра будем в деревне, — сообщил за ужином Морено. — Лаура, ты с нами?
— Да, — обрадовалась старушка. — И Ландольфо мне дай, пойду на рынок.
— И Ландольфо дам, и Сальво, — согласился капитан. — Венанцо, Рия и Ярна останутся с Моникой, остальные — со мной. На рассвете выходим.
— Вы будете грабить? — напрягся Питер.
— Зачем? — удивился южанин. — Покупать.
—
— Тогда почему вы оставляете с ним двух наших и только одного своего? — не унимался маг.
— На корабле остаётся Венанцо, а значит, с корабля без его ведома никто не уйдёт, — тепло улыбнувшись, пояснил Морено. — А если кто уйдёт — то недалеко.
Мне стало неуютно, но Рия поспешила заверить южан, что уходить мы не собираемся, и, кажется, ей поверили. Я не знала, как они общались то время, что я проспала, и не вполне понимала, доверяют ли нам контрабандисты и можем ли мы в полной мере доверять им.
Утром, когда все ушли, я не сводила взгляда с молчаливого лучника и старалась не двигаться лишний раз, иначе говоря, вела себя крайне подозрительно, понимала это, но ничего не могла с собой поделать. Потом Рии это надоело, и она потащила меня мыть полы. Закончив с уборкой, мы заварили чай и забрались с ним на крышу каюты, где во время общего сна обычно сидели часовые.
День был солнечным, но прохладным. Одежда не грела, и я от всей души надеялась, что из деревни принесут что-нибудь тёплое для меня. Тёплое и целое. Пусть я умудрилась не простудиться, это был не повод мёрзнуть дальше.
Мы принесли себе одеяла и закутались в них. Венанцо, казалось, не обращал на нас внимание, и я успокоилась и расслабилась. Вокруг больше не было толпы малознакомых людей, зато была Рия, которую хотелось как следует обо всём расспросить.
— Как вы поняли, что нужно идти именно в Форвод?
Шиикара поёжилась.
— Крис сказал, что Киира дала ему знак. А вы?
— Мне тоже дала знак Киира.
Богиня сдержала своё обещание.
Повисла тишина. Рия молчала, вертя в руках край одеяла, и не смотрела на меня. Это казалось мне подозрительным и даже пугало. Почему-то шиикара не хотела со мной говорить, и я никак не могла понять почему. В наших с ней разговорах тему обычно задавала она, и сейчас явно что-то было не так.
«Может, она набирается смелости, чтобы что-то сказать? — предположила я. Неприятная мысль холодными мурашками пробежала по спине и вздыбила шерсть на лисьем хвосте. — А вдруг дело в Крисе? За эти две недели у меня почти получилось влюбиться в Питера, вдруг и Рия не устояла?»
— Знаешь, то, что я сейчас скажу, может прозвучать очень странно, — шиикара говорила осторожно, словно ступая по тонкому льду. — Но мне кажется, ты должна понять.
«Догадалась, что Крис небезразличен и мне тоже? — гадала я. — Хочет сразу всё сказать, дать понять, что мы теперь в некотором роде соперницы? Вернее, товарищи по несчастью. Крис до сих пор никого, кроме Фаины, не замечает».
А Рия начала рассказ:
— Нашу богиню зовут Караная, и она никогда не вмешивается в жизнь людей. Тех, кто пытается говорить от её имени, зовут еретиками и жестоко наказывают. Киира же может просто так взять и помочь собраться разделившемуся отряду. Для моего народа это что-то совершенно дикое и невозможное.
Она говорила грустно и осторожно, подбирая слова, и мне вдруг стало стыдно. Задумавшись о Крисе, я забыла о том, что у других людей могут быть другие проблемы.
— Когда ты шиикара, всю жизнь живёшь среди шиикаров, привыкла к обычаям шиикаров и всё такое, а потом с тобой вдруг начинает говорить Киира… Это страшно. Никому сказать нельзя, но и смолчать тоже.