Мой Рагнарёк
Шрифт:
– Как только некоторые не развлекаются, – сдержанно улыбнулся я. – Ладно, а я тут при чем?
– Тени людей, которых ты вернул к жизни, принадлежат тебе – по крайней мере, формально, – объяснил Джинн.
Улыбчивые косари энергично закивали.
– Нам не следует претендовать на то, что принадлежит тебе, – почтительно сказал один из них. – Но говорят, ты не испытываешь привязанности к своему имуществу. А поскольку сейчас вы готовитесь к большому сражению и уже завтра в твоем войске могут появиться первые потери…
– А что, обитатели других Миров всегда заранее знают о моих
– Почему? – жалобным хором спросили косари.
– Потому что я жадный, – усмехнулся я.
– Но ведь ты сам не станешь есть их тени, Владыка! – укоризненно заметил Джинн. – Почему бы не отдать тени погибших тем, кто нуждается в пище?
– Просто потому, что я не знаю, что будет с моими людьми после смерти. Вдруг окажется, что тени нужны им самим? Если бы я узнал, что кто-то торгует моей собственной тенью, не поинтересовавшись моим мнением по этому вопросу, мне бы это очень не понравилось… В общем, я не стану подписывать никаких бумаг. Если хотите, можете обойти мое войско. Если на вашем пути встретится безумец, который добровольно согласится отдать вам свою тень, лопайте ее на здоровье!
– Ты позволяешь нам побеседовать на эту тему с твоими людьми? Что ж, и это удача!
Я даже не ожидал, что они так обрадуются.
– Беседуйте с кем хотите, о чем угодно, – я пожал плечами.
– А тебе не кажется, что разговоры о скорой смерти испугают наших спутников? – укоризненно спросил Джинн.
– Тем лучше. Сегодня я убедился, что о смерти не стоит забывать: она всегда стоит где-то рядом. А уж сейчас – тем более. Если мы не будем произносить вслух слово «смерть», она все равно не обойдет нас стороной.
Делегация косарей отправилась общаться с моим войском, а Джинн остался со мной.
– Напрасно ты не выполнил их просьбу, – вздохнул он. – До сих пор тени умерших в тех немногочисленных Мирах, где у живых существ есть тени, всегда считались их законной добычей.
Я пожал плечами.
– Мало ли что считалось! Я никого не просил назначать меня великим начальником всего происходящего. Напротив, как мог отказывался от этой сомнительной чести, мой приятель Аллах тому свидетель! Мне на фиг не нужны ни власть над умирающим миром, ни сам этот мир, если уж на то пошло. Кому-кому, а уж мне-то было куда улизнуть. Я ведь счастливчик, вроде того художника из китайской сказки, который скрылся от всех бед в глубине собственной картинки. Знал бы ты, какая она у меня замечательная, эта «картинка»…[8] Но если уж меня припахали командовать этим дурацким парадом, значит, теперь все будет так, как я скажу!
Я сам не заметил, как мой голос зазвенел от ярости. Она переполнила меня так же внезапно и беспричинно, как в конце свидания с Афиной и Зевсом. Испытывать ее было чертовски приятно, и это настораживало.
Джинн укоризненно покачал головой.
– Не надо гневаться, Владыка. Не давай волю ярости. Еще не время.
– Ничего-ничего, –
– Все хорошо в свое время, Владыка, – мягко сказал Джинн. – Не следует злиться на течение реки, которое уносит тебя неведомо куда. Но это не значит, что можно позволить разбушевавшимся водам захлестнуть тебя с головой. Балансируй, Макс. Держи равновесие.
Стоило ему сказать «Макс», и моя ярость благополучно сошла на нет, как грозовая туча, разодранная ветром на мелкие безобидные клочки.
– Ты никогда раньше не называл меня моим настоящим именем, – заметил я.
– Это не «настоящее имя», а всего лишь одно из твоих многочисленных прозвищ. Я воспользовался им, чтобы доставить тебе удовольствие. Ты почему-то весьма привязан к этому сочетанию звуков. Можно подумать, ты всерьез полагаешь, что оно и есть ты сам.
– Иногда я именно так и полагаю, можешь себе представить!
Я невольно улыбнулся, окончательно оттаял и тут же почувствовал себя виноватым. Не стоило демонстрировать Джинну головокружительные перепады моего драгоценного настроения. Уж кто-кто, а он-то не заслужил такого обращения.
– Не обращай на меня внимания, дружище, – примирительно сказал я. – Просто у меня сегодня выдался плохой день. Меня слишком долго убивали, а это здорово действует на нервы.
– Так ты не сердишься, что я замолвил словечко за Теневиков? – обрадовался Джинн. – В свое время они дали мне приют в своем пустынном Мире, и это было много лучше, чем ничего.
– Ты же видишь: звезды не гаснут и небо не рушится на землю, – улыбнулся я. – Значит, я не сержусь. Да и как я могу на тебя сердиться, дружище? Что бы я без тебя делал!
– Без меня тебе было бы гораздо труднее, – согласился Джинн. – Зато в этом случае у тебя не осталось бы ни малейшего шанса вести себя подобно избалованному царевичу. Иногда я думаю, что моя опека только вредит тебе. Тем не менее судьба предоставила мне возможность немного послужить тебе напоследок. Думаю, ей виднее.
– Кто знает, дружище, – откликнулся я. – Кто знает…
– Тебе следует отдохнуть, – сказал Джинн. – Завтра у всех нас будет тяжелый день.
– Да, наверное. Ладно, я отдохну.
Легко сказать! Морфей, надо понимать, встал на сторону своих родственников Олимпийцев. По крайней мере, он наотрез отказался меня обслуживать. Все человечество уже мирно дрыхло (никогда прежде оно не делало это так дружно и согласованно), а я неподвижно сидел у костра и смотрел на огонь. Воспоминания о встрече с индейскими богами постепенно покидали меня, желание навестить Афину и Одина больше не возникало – оно и к лучшему. Размышления о предстоящей воздушной битве не слишком меня тревожили. По правде сказать, в моей голове вообще не было ничего, хотя бы смутно напоминающего размышления, но заснуть это почему-то не помогало.