Мой Шелковый путь
Шрифт:
В коридорах отеля я встретил знакомого паренька – теперь уж не припомню его имени, потому что знакомство наше было поверхностным, – и решил воспользоваться его номером.
– Можно у тебя переодеться? – спросил я.
Он смущенно почесал затылок.
– Понимаешь, Алик, у меня нет собственного номера, я у знакомых живу, у киношников. Но переодеться-то, конечно, можно.
– И на том спасибо. А то в этом городе-курорте нет ни одного свободного места.
Зайдя в номер, я представился хозяевам, объяснил ситуацию. Они великодушно позволили мне переодеться и принять душ: я ведь не успел даже помыться, уезжая из Монте-Карло. Обе кровати были разобраны и завалены кассетами, на столе
По залитой солнцем набережной нескончаемым потоком шли расслабленные курортники. На пляже вытянулись голые тела, подставляя и без того загорелую кожу под коварные лучи ультрафиолета. Нигде не гремела музыка, не позировали перед публикой звезды. Словом, город выглядел вполне буднично, если не считать висевших всюду рекламных плакатов новых фильмов, на которые, впрочем, никто не обращал внимания. Никакой торжественности в Каннах не ощущалось. Я ждал праздника, но его не было.
Звезды в Каннах не общаются ни с кем, не показывают себя. Главный интерес у них – пройтись по красной дорожке на церемонии открытия, помахать руками толпе, улыбнуться объективам фотоаппаратов, зайти внутрь. Вот и весь праздник. Потом эти звезды уезжают, а на закрытие приезжают уже другие. Вынырнувшая из лимузина знаменитость – максимум, что может увидеть рядовой зритель, да и это через спины и затылки журналистов, плотно обступивших красную дорожку. Конечно, многие ходят в кино, работает жюри, и отдельные страны устраивают свои «дни», иногда продюсеры проводят специальные акции в поддержку нового фильма. Но все это не ежедневно и уж тем более не ежечасно, а где-то, когда-то...
Наверное, мое разочарование фестивалем связано прежде всего с тем, что я не обнаружил в Каннах никого из моих знакомых. Мне было там пусто и одиноко. Мне нужны друзья, общение с чужими людьми не радует меня. Целый день пробродив по улицам и не сумев снять номера, я решил уехать.
Вернувшись в «Карлтон», я заказал у портье билет до Парижа и улетел...
На следующий год я вновь приехал в Канны, теперь уже не на фестиваль, а просто отдыхать. Со мной прилетела Лола. Мне хотелось показать дочке все самые известные уголки мира, чтобы она составила о них собственное представление и чтобы не судила о них с чужих слов. Каннский великосветский курорт?.. Пусть Лола прикоснется к нему, пусть вдохнет его воздух, пусть пройдется по его улицам, пусть поймет, что модное слово «Канн» на самом деле – мыльный пузырь. В этом городе даже пойти вечерами некуда. Пляж в нескольких шагах от «Карлтона», хороший уютный отдых, но не больше. Мы загорали, гуляли по набережной, просиживали в ресторанах, спали допоздна.
Эта спокойное, но невыразительное существование прервалось внезапно...
Как-то утром, часов в девять, зазвонил телефон. Я поднял трубку, решив, что меня разыскал кто-нибудь из друзей, но оказалось, что звонил портье.
– Месье Тохтахунов, к вам пришла полиция, – сообщил он бесцветным голосом.
– Полиция? – И тут я обратил внимание, что у меня дергается глаз. Он мешал мне уже пару-тройку дней, но я как-то не придавал этому значения. Услышав о полиции, я заметил, что глаз задергался сильнее. – Ко мне полиция?
– К вам.
– Вы не ошиблись?
Трубку взял переводчик.
– Сейчас к вам поднимутся.
– Зачем? – не понимал я.
– Полиция должна с вами поговорить.
– Но нам не о чем разговаривать, – пытался воспротивиться я, предчувствуя
– О чем нам говорить? – недоумевал я. – И вообще... Послушайте, у меня дочка спит, я не хочу беспокоить ее. Вы сейчас начнете творить всякие глупости, разозлите меня, начнем шуметь... А мы здесь отдыхаем! Почему я должен впускать вас? Почему я вообще должен разговаривать с вами?
–Господин Тохтахунов, если вы не желаете, чтобы мы поднимались к вам, то спуститесь к нам сами.
– Ладно.
Прихватив на всякий случай все документы, я отправился на первый этаж. Весь вестибюль был забит полицейскими. Несмотря на то что все были в штатском, по их лицам сразу можно было сказать, кто они. Когда их много, они сразу становятся видны. Увидев меня, они все сразу оживились, произошло какое-то движение. Когда я только входил в вестибюль, там царило некое напускное равнодушие. Полицейские всеми силами изображали, что они там «просто так», но едва я появился, они стали «не просто так», а при исполнении. Несколько человек, находившихся возле стойки портье, решительно шагнули в мою сторону.
– Добрый день, месье.
– Вряд ли он будет добрым, – проворчал я, разглядывая их.
– У вас есть причины для недовольства?
– А вы полагаете, что ваш визит не может испортить день?
– Мы не собираемся портить вам день, господин Тохтахунов. Мы просто хотим поговорить.
– Хотелось бы знать, с чего вдруг у вас возникло такое желание! – усмехнулся я. – Или вы беседуете со всеми отдыхающими?
– Не со всеми, – согласился полицейский, возглавлявший приехавшую группу, и взглянул на часы.
К нему подошел молодой человек в темных очках и что-то сказал на ухо. Главный кивнул.
–Господин Тохтахунов, администрация «Карлтона» любезно выделила для нашего разговора помещение кафе. В это время там нет посетителей.
– В это время все постояльцы «Карлтона» еще нежатся в постельке, – недовольно ответил я.
– Приносим наши извинения, – сухо улыбнулся старший полицейский. – Но мы осознанно приехали в столь ранний час, чтобы не смущать гостей отеля. Зачем нужны лишние разговоры?
– Мне они не нужны.
– Нам тоже. Вот видите, мы уже нашли точку соприкосновения. Надеюсь, что поймем друг друга – полицейский жестом пригласил меня пройти в кафе.
Там, за дальним столом, уже сидел кто-то перед целой стопкой папок с бумагами.
– Присаживайтесь! – Мне предложили стул.
– Это что? – указал я на бумаги.
– Законы.
– Какие законы?
– Наши. Начиная с Кодекса Наполеона и заканчивая последними гражданскими уложениями.
Полицейский устроился на стуле напротив меня и принялся зачитывать какой-то документ. Переводчик быстро переводил на русский. Оказывается, по законам еще наполеоновских времен лицо, изгнанное из Монте-Карло автоматически считается депортированным также из Канн, Ниццы, Сен-Тропез. То есть, раз меня выдворили однажды из Монте-Карло, теперь мне не разрешалось жить в Каннах.
Хотел бы я послушать, какую песню затянули бы во весь голос западные специалисты по правам человека в России, если бы в нашей стране человека, выдворенного по каким-то причинам из Сочи, перестали бы после этого пускать в Адлер, Анапу и Геленджик. То-то поднялся бы шум на весь мир: «Ох уж эти русские! Ох уж эти душители свободы!..» А в Европе это, оказывается, запросто: выдворили без объяснений из Монте-Карло, и теперь на весь Лазурный Берег въезд воспрещен.
– Подождите, но ведь я ничего дурного не сделал! – пытался возражать я. – В чем провинился?