Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
— Не больше, чем ценные бандероли.
Женя поняла, откуда у него эти стальные бицепсы.
— Все равно, поставь на место!
— Так и быть. — Он, наконец, разжал руки, и она коснулась ботинками асфальта.
Над головой по-прежнему висело серо-багровое небо, вокруг был невероятный простор. Вдалеке мрачно чернел контур Петропавловки. На фоне черно-белой гаммы ярким пятном выделялась туристическая группа, и особенно экскурсовод в ядовито желтой шапочке.
— Граждане, поскольку у нас всего полтора часа, экскурсия обзорная. В крепость
— А то мы сами не знаем, — недовольно проговорил Женька. — Кому вообще нужны эти экскурсоводы?
— Ты не прав. — Женя взяла его под руку. — Идем, послушаем.
Они догнали группу, от которой прилично отстали и остановились чуть поодаль от остальных.
— Крепость была заложена шестнадцатого мая тысяча семьсот третьего года на острове Люст-Эланд в дельте Невы. Она предназначалась для защиты земель, отвоеванных в ходе Северной войны со Швецией. Крепость строилась по плану, составленному при участии самого Петра. Согласно правилам… — Женя рассеянно смотрела на желтоголовую экскурсоводшу и думала, что она ужасно похожа на попугая — такая же маленькая и пестрая, с такими же крохотными блестящими глазками. И говорит так же быстро, неразборчиво, налегая на шипящие.
— …В тысяча семьсот двенадцатом году на месте деревянной церкви Трезини заложили каменный собор. При жизни Петра возвели колокольню с высоким шпилем…
Женька сзади легонько потянул Женю за рукав. Она обернулась.
— Ты что?
— Ничего. — Он глянул на нее невозмутимо и одновременно хитро.
— Ну и не мешай. — Женя хотела отвернуться обратно к экскурсоводу.
В ту же секунду Женька неожиданно сделал ей подсечку и усадил в снег.
— Ты с ума сошел? — Она глядела на него с изумлением.
— Мне просто скучно. Вставай, давай. — Он подал ей руку.
Женя, поколебавшись, уцепилась за нее, но вместо того, чтобы помочь подняться, Женька снова толкнул ее в сугроб.
— Ладно. — Она показала ему кулак и встала на ноги, отряхивая пальто. — Сейчас узнаешь, где раки зимуют.
Он, улыбаясь, ждал.
— На твоем месте я бы спасалась бегством. — Женя приблизилась к нему и обеими ладонями толкнула в плечо, однако Женька даже не покачнулся.
— Слабачка ты.
— Сам слабак! — Она толкнула сильней, он перехватил ее руку. Они весело завозились, пытаясь повалить другого на землю.
Те из группы, кто стояли сзади, начали оглядываться.
— Ребята, вы спятили? Мешаете слушать! Как маленькие!
— Все. — Женя решительно увернулась от Женьки и поправила сбившийся на бок шарф. — Все, прекрати. Стыдно.
— Давай отойдем подальше.
— Не буду я никуда отходить, мне не тринадцать лет.
Он обнял ее сзади, прижал к себе.
— Ладно, будем так стоять.
Женя хотела воспротивиться, но внезапно почувствовала, что не может и пальцем шевельнуть от охватившего ее сладкого томления. Все остальное стало ей безразлично. Пусть ее считают сумасшедшей и бессовестной —
— Правда, уйдем, — полушепотом проговорила она, оборачивая к Женьке загоревшееся лицо.
— Они потихоньку покинули место, где стояла группа, и свернули за угол. Их точно кинуло друг другу в объятия. Это была настоящая страсть, дикая и необузданная, неподдающаяся контролю разума. В ней не было романтики, лишь животная сила, лишь иступленная ненасытность. Губы болели сладкой болью, тело мучительно ныло. Когда бы не зима, не пятнадцатиградусный мороз, они, не задумываясь, юркнули бы в первый попавшийся закуток…
…Женя пришла в себя и ужаснулась. Нет, не может быть! Это не она стоит тут, посреди улицы, белым днем — и целуется до самозабвения, почти до обморока. Откуда на нее свалилось это помешательство? Эта постыдная, порочная зависимость от прихоти практически незнакомого человека! Женя, сделав над собой неимоверное усилие, рванулась из Женькиных рук.
— Ты… что… куда? — В его глазах плавал туман.
— Хватит. Это немыслимо. Я… никогда не думала, что способна на такое. Это, в конце концов, неприлично.
— Подумаешь, приличия… — он пожал плечами, понемногу тоже приходя в чувство.
Женя взяла его за руку, как ребенка.
— Пойдем к нашим. Хотя бы сделаем вид, что нам интересно.
— Дура ты, Женька. Зачем делать какой-то вид? Перед кем ты хочешь выглядеть?
— Перед ребятами.
— Наплевать на них.
— Тебе, может, и наплевать, ты привык. А мне — нет!
— Ладно. — Он послушно побрел вслед за Женей.
Экскурсия уже заканчивалась. Экскурсоводша-попугай отвечала на вопросы. Женька кинул задумчивый взгляд на высокие серые стены.
— А казематы там будь здоров, мрачные. Я видел.
— Когда? — удивилась Женя. — Ты разве был здесь?
— Был. Лет пять назад.
— И я была. — Женя посмотрела на строгие и торжественные Невские ворота. — Только это было давно.
Минут через десять Лось велел идти в автобус. Следующим по плану шел Исаакиевский собор. Вместе с дорогой на его осмотр ушел час с небольшим. Потом хористов отвели в кафе на обед.
Все это время Женя и Женька не разлучались. Они буквально приросли друг к другу, не замечая, что на них косо посматривают окружающие. В какой-то момент в поле зрения Жени попался Санек — он стоял отдельно от всех и ковырял носком ботинка снег. Вид у него был непривычно сумрачный и угрюмый. Женя глянула и тут же позабыла о нем.
После обеда они съездили на Дворцовую площадь, оттуда в Мариинку, где для участников фестиваля были забронированы билеты на спектакль. В половине двенадцатого их, наконец, привезли на вокзал. Из брюха Икаруса выгрузили багаж. Ребята помогли девушкам донести сумки и чемоданы до уже стоящего на платформе поезда.
На этот раз вагон был купейный. Женька довел Женю до ее двери и остановился в узком проходе, притиснувшись спиной к стене.
— Я сейчас, — пообещала она. — Только вещи положу и разденусь.