Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
«Позвоню с Пушки, скажу, что очень устала. Попрошу перенести консультацию на послезавтра», — решила, наконец, Женя.
Время неслось стремительно и неумолимо: не успела она оглянуться, как стрелки уже показывали без четверти шесть. Женя захлопнула книгу и начала одеваться.
На пороге появилась мать.
— Уже уходишь?
— Да, мне пора.
— Ты же ничего не успела!
— Завтра докончу. Не поеду на занятия.
— И тебе не совестно перед профессором?
— Ма, мы уже обо всем договорились. — Женя вышла в прихожую и
Ольга Арнольдовна стояла за ее спиной, как страж.
— Когда ты вернешься?
— К девяти. Или к десяти. Максимум — к одиннадцати.
— Что можно делать на улице столько времени?
Женя обернулась и посмотрела на мать.
— А ты предлагаешь позвать его сюда?
Та поспешно замахала руками.
— Нет, нет, ни в коем случае!
— Ну вот, и нечего спрашивать. Пока. — Женя, уже полностью готовая, помахала Ольге Арнольдовне рукой и скрылась за дверью.
По дороге ей в голову пришла мысль, что она так и не обменялась с Женькой мобильными номерами. Мало ли, какая может выйти нестыковка? «Как только увижу его, сразу спрошу», — решила она.
Женька прогуливался у памятника Пушкину взад-вперед, несмотря на то, что до семи оставалось еще десять минут. Женя незаметно подошла сзади и закрыла ему глаза ладонями.
— Угадай, кто?
Он обернулся и сходу заключил ее в объятия.
— Я почему-то думал, что ты не придешь.
— Я похожа на лгунью? — Женя обиженно похлопала ресницами.
— Ты похожа на сон, — серьезно проговорил Женька. — И мне бы не хотелось просыпаться.
— Не просыпайся. Только скажи, куда мы пойдем. Холодно стоять на месте.
— Скоро тебе станет жарко, — пообещал он. — Поехали в парк Горького.
— Что мы там будем делать?
— Кататься на коньках. Умеешь?
Женя глянула на него в изумлении.
— Ты серьезно?
— Вполне.
— Но у нас же нет коньков.
— Ну и что? Возьмем напрокат.
— Да я сто лет не каталась! Я себе нос расквашу.
— Не расквасишь. Я тебе, так и быть, помогу.
— Ну идем. — Она кивнула.
Они вошли в метро и доехали до Парка Культуры. Отстояли очередь, взяли напрокат коньки. Женька помог Жене зашнуровать высокие ботинки.
Лед переливался под лучами прожектора. Играла музыка. Жене показалось, что она вновь стала девочкой. Так легко и беззаботно ей бывало лишь в детстве, до того момента, когда ушел отец. Сначала она скользила довольно робко, потом приноровилась и даже стала закручивать лихие пируэты. Женька на коньках держался мастерски, как на ногах. Он возил Женю за руки по льду, кружил ее, как волчок, ловко подхватывал, если она спотыкалась. Они прокатались два часа кряду и не заметили, как прошло время. В конце концов, Женя заехала в сугроб, звонко взвизгнула и упала навзничь, раскинув руки. Было не больно, а мягко. Над головой медово сияла полная луна. Женька тоже опустился рядом. Обычно бледное лицо его слегка порозовело, глаза блестели. Женя взяла его за руку.
— Я все-таки
Он наклонился к ней, она думала, чтобы поцеловать. Но он не поцеловал, а проговорил, пристально глядя ей в лицо:
— Если любишь, поехали ко мне.
— Так сразу? Неловко как-то.
— Глупости. Поехали.
— А ты с кем живешь, с родителями?
— С матерью.
— А отец? Ушел?
— Его и не было никогда, — небрежно проговорил Женька. — Идем, пожалуйста. Я тебя прошу.
Женя вдруг вспомнила, что так и не позвонила Столбовому, но теперь ей было все равно. Она нисколько не расстроилась. Потом, все потом, не сейчас. Сейчас главное — это Женька. Главное, что он зовет ее, говорит «пожалуйста», и в глазах его страсть. Та самая, что кипит внутри нее самой, прогоняя прочь остальные мысли, делая малозначительным и ненужным все, чем она жила до сих пор.
— Хорошо, поехали.
Он помог ей подняться, бережно отряхнул со всех сторон, за руку довез до павильона, усадил на лавочку, снял коньки. Женя чувствовала себя настоящей королевой. Ей вдруг пришла в голову забавная мысль.
— Женька, а вдруг мы родились в один день?
Он глянул на нее, стоя на коленях с ботинком в руке.
— Вряд ли.
— Ну все-таки. У меня день рождения семнадцатого августа. А у тебя?
— Седьмого сентября.
Женя разочарованно качнула головой.
— Чуть-чуть не совпало. И сколько тебе стукнуло? Двадцать один?
— Двадцать.
— Так ты еще и младше. — Она посмотрела на него с нежностью.
— Какое это имеет значение? — недовольно произнес Женька, поднимаясь на ноги.
— Ты прав, никакого.
Он пошел сдавать коньки. Женя осталась сидеть на лавочке, ноги с непривычки ломило, но от утренней усталости не было и следа. «Хорошо, что я выспалась», — подумала она с удовольствием.
Минут через десять Женька вернулся.
— Все, пошли.
— К тебе далеко ехать?
— Прилично.
Женя с тревогой глянула на часы. Была уже половина десятого.
— Когда ж я домой-то вернусь?
Он посмотрел на нее с недоумением.
— А зачем тебе возвращаться? Останешься у меня до утра.
Женя представила себе, как будет объясняться с матерью, и грустно улыбнулась.
— Ты чего? — встревожился Женька. — Не хочешь ехать?
— Хочу, хочу, успокойся. Просто, у меня тоже есть мать. Она не любит, когда я не ночую дома.
— А тебе не плевать, что она любит и не любит?
— Нет, — тихо и горячо проговорила Женя. — Мне ее жалко. Мы одни друг у друга. И не надо о ней в таком тоне.
— Ладно, — произнес он безразлично.
Застегнул куртку и пошел к выходу. Женя встала и на негнущихся ногах последовала за ним. В одно мгновение она словно спустилась с небес на землю. И как только уживаются в Женьке эта трогательная нежность, заботливость, с которой он минуту назад ухаживал за ней, и моментальное колючее отчуждение в случае, если их мнения расходятся?