Мой Темный Квартет
Шрифт:
– Милая … Поговори со мной …
– Зачем?, – сухо отозвалась она, – тебе же плевать, – женщина отпрянула, охнув. Лекс все же равнодушно посмотрела на нее, приподняв подбородок в иронической насмешке, – разве нет? Я тебе никогда не была нужна. Разве что когда начала хорошо учиться, появился шанс, что буду зарабатывать, появился парень, друзья, решила куда-то ездить — и ты сразу тут как тут, заинтересованная и заботливая мать.
– Лекси .., – она сглотнула, глядя на нее наполнившимися слезами глазами, побледнев и прикусив нижнюю губу, – малышка ...
– Лучше не говори
– Я ведь очень-очень люблю тебя, детка … очень сильно, – но ей было просто все равно. Она только ждала, когда все уйдут из палаты и оставят ее в покое. И тогда она сможет сделать шаг в пустоту с подоконника, глядя на небо. Она не думала о том, что была жестока, груба, мучила мать. Сейчас ей было все равно. Она просто не хотела ничего. Ни воздуха. Ни мыслей.
Обед. Ужин. Завтрак. Процедуры. Психолог. Невролог. Главврач. Медсестра. Сон. Таблетки. Микстуры. Завтрак. Сон. Главврач. Психолог. Мать. Отец. Обед. Процедуры. Раз за разом по кругу, ничего нового. Иногда из-за стекла показывались лица парней и Линдси, но Лекс сразу же отворачивалась, только завидев их, изображая сон. Несколько раз, просыпаясь, она ощущала их присутствие, их прикосновения к ее лбу и рукам, их тихие слова, попытки успокоить, сожаления. Но она не думала, не думала ни о чем. Ни о себе. Ни о них. Ни о родителях. Ни о жизни. Ни о смерти. Ни о Нем. Она делала так, что в голове было пусто, и это давало ей успокоение. Несмотря на полнейшее выздоровление, врачи отказывались отпускать ее, опасаясь нервного срыва, который был крайне вероятен. Однако в больнице Лекс не устраивала истерик, принимая все, что ей говорили врачи. Она не повышала голос, не отказывалась, старалась быть вежливой и учтивой с врачами. Но ее глаза оставались пустыми, кожа не меняла сероватый оттенок, а улыбка не блестела на потрескавшихся губах.
– Лекси?, – на следующее утро, раньше, чем обычно, к ней в палату зашли родители. Жак осунулся и побледнел за эти дни, а Эббигейл явно сидела на успокоительным. У обоих под глазами пролегли черные круги, веки были красными, лица уставшими, – детка, ты не спишь?
– Все равно уже бы проснулась, – отозвалась та, приподнимаясь и садясь, подперев спину подушками. Она словно повзрослела за эти дни, черты ее лица стали жестче и более отточенными, она похудела, но эта худоба ей шла.
– Мы хотели тебе сказать, что .., – они сели по обе стороны от нее, – родители Брайана завтра устраивают похороны. Мы с отцом собираемся пойти и поддержать их.
– Я тоже пойду, – оборвал ее тихий, но металлически твердый голос девушки.
– Милая .., – нерешительно начал мистер Маллейн, – мы не уверены, что ты еще достаточно окрепла, чтобы выходить на улицу. К тому же погода довольна неприятная, холодно и постоянно идут дожди.
– Я никогда вас не о чем не просила, – произнесла Лекс, вскинув свои посеревшие
– Лекси …
– Вы можете называть это как угодно: сумасшествие, помешательство, каприз, глупость. Мне все равно. Но я знаю себя, а вы нет, и я говорю — я закроюсь от всего мира, если вы не дадите мне шанс попробовать вернуться. А вернусь я только после того, как еще раз увижу его.
– Детка .., – протянула миссис Маллейн, поджимая губы, – я не уверена, что врачи …
– Они разрешат, потому что они поймут, – оборвала ее дочь, резко повернувшись к ней, – а вот поймешь ли ты?, – отец посмотрел на мать, и та покачала головой, закрыв глаза.
– Хорошо, – наконец выдавила она, – но домой ты не пойдешь. И всю одежду мы привезем сюда. Что тебе хочется надеть?
– Мое черное платье, – не колеблясь, отозвалась брюнетка, – в комоде, в нижнем ящике, под старыми джинсами и лоскутками будет пакет, фиолетовый. В нем платье. Мы его купили с Брайаном. Планировали пойти на черно-белую вечеринку, – неосознанно добавила она и подавилась воздухом. Кашель все не прекращался, она давилась, задыхалась, наклонившись вперед. Из ее носа потекла кровь и кровавыми цветами стала падать на белые простыни.
– Сестра!, – закричала Эббигейл, вылетая из палаты, пока Жак помогал дочери. Ворвалась медсестра и поднесла к губам побледневшей девушки какую-то трубку, положив руку ей на спину, успокаивая.
– Тише, дыша, дыши, дорогая. Так, умница .., – хрипы медленно стихали, и женщина прижала к ее губам мокрую тряпочку, вытирая кровавые разводы. Миссис Маллейн прижалась к мужу, слезящимися глазами глядя на дочь и обхватив себя руками. Лекс поймала ее взгляд и, отодвинувшись от трубки, прохрипела:
– Вы мне обещали.
– Но это риск!, – голос женщины подскочил, и мистер Маллейн плотнее прижал ее к себе, легко целуя в макушку.
– Я все равно там буду, – прошептала девушка, вытирая рот, – я сбегу. Выпрыгну из окна, или по лестнице, или обходными путями. Но я там буду, честно или обманом. Вы должны знать эту черту моего характера.
– Мы знаем .., – кивнул отец, – и мы тебе обещаем, солнце.
– Спасибо, – на бледных губах мелькнула едва заметный намек на улыбку, который мог сойти за гримасу боли, – а сейчас я хочу поспать. Выключите свет.
Проснувшись, брюнетка все же созрела на разговор с друзьями. Она упросила медсестру позвать и запустить в палату всех пятерых, хотя это было запрещено, но ей явно оказывали какие-то едва заметные поблажки, которыми она бессовестно пользовалась. Друзья зашли и молча остановились в дверях, поджав губы и понурившись. Они явно ожидали очередного нападения, хотя бы звукового, со стороны больной, но та только удобнее устроилась на подушках, положив руки перед собой на простыню. Ее широко распахнутые, серые глаза смотрели спокойно и достойно перед собой, лицо было расслабленно без намека на возможную агрессию.