Мой встречный ветер
Шрифт:
Ибо, по правде говоря, если зачем-то вся эта лирика и нужна, то только чтобы я смогла превратить хор запутанных мыслей в голове в нечто более-менее структурированное и стройное. Выгрузить на лист и отпустить. Освободить место для чего-то нового.
Если молчу, значит, говорить еще не время.
А требовать рассказы с меня некому — кто платит, тот и заказывает музыку, а я пока что не получаю ни копейки.
Скоро, надеюсь, я стану суперизвестной журналисткой, и каждое слово, напечатанное мной, будет стоить как минимум доллар. Сначала я начну принимать ванны
Июль оказался неизбежным.
Как снежный ком, скатывающийся откуда-то с вершины.
Продвигаясь дальше, день ото дня, он будто бы только повышал скорость — и вот позади уже треть месяца, середина, две трети, три четверти.
Наступила последняя июльская неделя.
Застряла в горле — не выплюнуть, но и не проглотить.
Еще и с Полинкой все получилось как-то неприятно.
Я ведь написала ей следующим после концерта утром, как и обещала. Сообщила, что обдумывала ее предложение целую ночь, никак не меньше, и пришла к решению, что все-таки хочу съездить к ней в гости. Мама сказала — прекрасная идея, обязательно поезжай; и в своем сообщении я едва ли не спрашивала, во сколько часов прибыть, чтобы Полинке было удобно меня встретить.
А она ответила — прости, Ника, уже не получится.
Бабушка заболела, поэтому они отправляются к ней гораздо раньше, чем изначально планировали. Вот прямо сейчас собирают сумки.
Я так долго тянула с этой поездкой, что опоздала. Видимо, такое уж у меня предназначение: быть той самой Рапунцель, которая душой стремится выбраться из башни, но не найдет в себе смелости разогнаться и прыгнуть из окна. Ибо под окном — кусты, скрывающие землю, так что высоту башни не определить. Метр? Три? Двадцать? Сколько продлится познание мира, не пять ли секунд полета?
Главное, чтобы с Полинкиной бабушкой всё было хорошо.
Развлечение для меня всё-таки нашлось, спасибо маме. Она назначила меня собственным секретарем. Мама — логопед в детском саду, но сейчас всё больше работает с детьми напрямую, через рекомендации. Мне было положено за день до занятия оповещать родителей, чтобы те не забыли привести своего ребенка на занятие. А также подбирать удобное время как для старых, так и для новых воспитанников (новым чаще всего приходилось отказывать, потому что времени у мамы было мало — как всегда). Я даже вела электронную таблицу, как добропорядочная работница. Жалко только, что в трудовую книжку не попадет этот опыт.
Еще я вспомнила, что когда-то, до института, читала не меньше книжки в неделю. Учеба практически отобрала у меня возможность читать, но сейчас-то учебы нет, а книжки на полке остались, да и новые выходят постоянно. Со своей первой зарплаты — деловая какая, зарплаты у нее, — я заказала семь новых томиков, и непрочитанных книг в шкафу стало столько, что сразу же захотелось читать.
Я отмыла велосипед. За зиму стояния на балконе рама запылилась, сидение побледнело, резина на руле кое-где потрескалась, шины спустились. Пыль я с третьей попытки смогла отмыть, шины накачал папа после того, как я ему прожужжала все уши, что
Так у меня появилось дополнительное средство передвижения. Не мотоцикл, конечно, гораздо медленнее и скромнее, но на велосипедах я каталась с детства и люблю их до сих пор.
Кстати, о мотоциклах. И мотоциклистах.
Дурость, наверное, какая-то, но, если погода стояла не удушающе-жаркая и не ливневая, я брала книгу, бутылочку воды и садилась на велосипед, чтобы поехать в парк. Да, тот самый парк, в округе которого происходили все основные события этого лета. Я занимала одну из лавочек — желательно, ту, что стояла как можно ближе к поперечной тропинке, по которой мы тогда ходили все вместе.
У меня было много непрочитанных книг.
И одно-единственное желание. Быть ближе.
Я читала, посматривая на тропинку, но никто в толпе даже приближенно не напоминал его, настолько он был самобытным и особенным.
Однако общение у нас совсем не ладилось. Я пыталась завязать разговор — интересовалась, как протекают его дела, и делилась своими историями, но все было тщетно, все было зря. Единственная более-менее продолжительная переписка у нас случилась, когда я решила обсудить его увлечение музыкой.
«ты говорил, что играешь на гитаре».
«играю, — ответил Ник. — удивительно, что ты запомнила…. хотя, если вспомнить Илью, ничего удивительного нет.»
«а свои стихи пытался переложить на музыку?»
Я миллион раз пролистала паблик, откуда был сделан репост стихотворения про белый цвет. Поэтическую обитель Ника. Правда, стихотворений там было всего восемь, и все старые. И тем не менее — писал он совсем не так, как я, и этим очаровывал еще больше.
«есть пара штук попыток».
Однако он отправил всего одну аудиозапись. Песня про мальчика, ночное небо и поиск своего пути в этом мире, как-то так, и все это под гитарный бой. Я успела позабыть, как звучит его голос… Но сразу же вспомнила, стоило послушать запись. Впрочем, пел он не так, как говорил, тянул слова совсем по-другому, да и в ноты попадал не всегда — я слышала.
Похвалила текст, в группе его, кстати, не было… И необычную подачу.
«только конец слишком резкий».
«это потому, что я не дописал, — признался он , — но однажды, может быть…. на вокал хочу когда-нибудь попасть… когда заработаю денег. не хотелось бы, чтобы всё это осталось в прошлом».
«у тебя обязательно получится», — написала я искренне.
«спасибо, Ничка…»
Мне показалось — вот оно, между нами возобновилась связь! Но потом все опять затихло.
День молчания. Три. Пять.
Я прослушивала песню, которую он отправил, ежедневно, если не ежечасно, и если бы еще пару месяцев кто-то мне сказал, что я буду считать подобную диктофонную запись, весьма своеобразную, произведением искусства, я бы попросту рассмеялась!