Мой желанный враг
Шрифт:
Я смачно плюю ему под ноги и ухожу.
– Поля! – С досады кричит он.
– Забудь меня. – Отвечаю я.
Его не нужно уговаривать.
Он садится в машину и ударяет по газам. Автомобиль со свистом проносится мимо нас.
Я кашляю, глотая пыль, и опускаю взгляд на сына. Он хнычет. Чувствует моё напряжение, надувает губки и собирается расплакаться. Я и сама больше не могу терпеть, из моих глаз потоком льются слёзы, но я улыбаюсь. Он – мой свет, моё дыхание, он – вся моя жизнь.
– Ну, не плачь. – Говорю я, взяв его
Я не знаю, куда иду и зачем.
Мне хочется уйти от самой себя. Хочется всё исправить.
Меня с головой затапливает чувством вины и отчаянием.
Ярослав делает обиженный всхлип, а затем хныкает громче. И громче.
Я продолжаю идти вдоль дороги, приближаясь к тому месту, где оборвалась жизнь Вика.
– Пожалуйста, не плачь. – Прошу я.
– Я и сама не знаю, что нам дальше делать.
Почему-то слёзы такие горячие, что обжигают кожу.
Я всё это время ненавидела Загорского, представляла, как убью его, что даже забыла о том, как сильно его люблю.
Люблю это чудовище. Резкое, грубое, искреннее даже в самых обидных своих словах и поступках. Моё чудовище… Не хочу, но люблю…
Ярослав уже заливается криком, а я беспомощно покачиваю его, подхожу к краю обрыва и осторожно опускаю взгляд вниз. Очень высоко. Далеко внизу бежит, извиваясь река.
Я представляю, как всё это было в тот день. В темноте. Я даже вижу тот уступ, на краю которого могло болтаться моё тело. Представляю, как Александр Фёдорович добрался туда, спустившись по тропинке правее. Понимаю, что Загорский был прав: он не мог видеть меня с этой точки. Если он бросился вниз отсюда, если стал спускаться с того места, где я стою, то просто не заметил меня, выпавшую при падении и отброшенную в сторону.
Я отшатываюсь назад от края обрыва и зажмуриваюсь. В висках снова гудят глухие звуки выстрелов. Они как щелчки пальцев – раз, и отняли жизнь, раз, и отняли жизнь. По моим щекам бегут слёзы, Ярик надрывается от крика, а я только вижу чёрное рыло пистолета, направленное мне в лицо. Щёлк…
И чьи-то руки вдруг обнимают мою спину.
Щёлк…
И моё сердце перестаёт биться.
Меня трясёт от рыданий, но это слёзы облегчения.
Я оборачиваюсь, и теперь мы с Яриком оба тонем в его объятиях.
– Я здесь, я с тобой. – Шепчет Марк, целуя моё лицо.
Он смешивает свои поцелуи с моими солёными слезами, касается губами каждого сантиметра кожи на моём лице. Целует щёки, нос, лоб, губы.
Загорский шёл за мной весь этот путь от дома. Александр Фёдорович был прав: Марк ни за что бы меня не отпустил.
Даже Ярослав успокаивается.
Ему уютно в этом коконе между нами. Он шарит ручкой по лицу отца, и Марк улыбается ему в ответ. Теперь я плачу оттого, что понимаю, как сильно боюсь их обоих потерять ещё раз.
Загорский поддевает пальцем мой подбородок и заставляет посмотреть ему в лицо. Он стирает мои слезы ладонью и прижимается лбом к моему лбу.
–
Даже не передать, как это звучит. Даже лучше его «люблю». Просто окрыляет, вдыхает в меня жизнь.
Марк обнимает меня за плечи и притягивает к себе.
Я плачу и смеюсь, стараясь не раздавить в объятиях нашего сына. Льну к груди Загорского и щедро орошаю слезами его рубашку.
– Очень скучал. – Повторяет Марк. – Каждый божий день, каждую минуту.
Между нами больше нет препятствий.
В объятиях этого мужчины так тепло и хорошо, что горе, которое заполняло меня изнутри, рассыпается, уступая место всепоглощающей любви.
Я больше не хочу его отталкивать. Я ему верю, я хочу быть с ним. Я так сильно его люблю, что хочу родить еще парочку детей, так сильно похожих на него.
Я стискиваю его руками, а он поддерживает на весу нашего сына. Мы стоим на краю обрыва, и Марк горячо целует меня в макушку.
Какой же дурочкой я была, думая, что он не узнает меня. Какой же наивной была, когда думала, что смогу его убить!
Мы целуемся, и моё сердце трепыхается в груди от радости. Целуемся так сильно и так долго, что даже губы начинают неметь. Мы отстраняемся друг от друга только тогда, когда я начинаю смеяться, потому что Ярик успешно осваивает расстёгивание пуговиц на моей рубашке и добирается до выреза топа. Приходится взять его удобнее и приложить к груди. Вё правильно – обед должен быть по расписанию.
ЭПИЛОГ
Марк
Я не знаю, существует ли любовь с первого взгляда, но в тот момент, когда я встретил Полину, меня торкнуло. Это считается? Меня так садануло по затылку, что из глаз полетели искры. Может, это и была любовь, но я понял это не сразу.
Я был закрыт от любых проявлений чувств. Я боялся их и отрицал с такой силой, что сам верил, будто не способен чувствовать. Мне хотелось уберечь себя от того, что было в прошлом. Скрыться от любви под толстой коркой брони, чтобы больше никогда не испытывать боль. Но это хрупкая девчонка меня оттуда выцарапала.
Всё изменилось в тот момент, когда я впервые поцеловал её. Это не было поцелуем в привычном понимании этого слова. Это не было тем, чем мы занимаемся с ней теперь каждый день. В том поцелуе не было нежности и ласки, не было страсти. Я налетел на неё, как на стену, грыз, царапал, кусал и получал в ответ тумаки.
Вообще, во всём, что касалось этих отношений, я шёл от противного и тыкался, точно слепой котёнок, с удивлением всякий раз обнаруживая в себе всё новые и новые проявления человеческого.
Я поцеловал Полину, и мне захотелось большего. Чтобы её глаза смотрели только на меня, чтобы мысли были обо мне, чтобы её тело желало только меня. Но больше всего я хотел её сердце, потому что уже тогда понимал: её любовь излечит меня. Любовь излечивает вообще от всего. Она даже из чудовища может сделать вполне нормального человека.