Моя фронтовая лыжня
Шрифт:
– Так вот...
– дрогнувшим голосом сказал комбат.
– Сдаю Орлика в общий котел. Кто из вас возьмет на себя это дело?
Сразу никто не отозвался. Мы все прекрасно понимали, чего стоило комбату пойти на такой шаг. Своего красавца он с большим трудом заполучил еще в запасном полку. В честь любимого коня полководца Котовского назвал его Орликом. Пока мы добирались от Малой Вишеры до Ольховки, гусевские командиры различных рангов не раз пытались выцыганить Орлика. Предлагали взамен великолепных жеребцов - и вороных, и гнедых, и буланых, и всяких прочих мастей. Вдобавок сулили солидную доплату. Но
– Не уговаривайте, ничего не получится!
– отваживал он претендентов на Орлика.
– Командиру лыжного батальона положен именно белый конь. Любая иная масть будет демаскировать меня на фоне лыжников. Да и привык я к своему Орлику, он для меня как родной...
Глядя теперь на комбатовского любимца, я почему-то вспомнил эпизод из "Капитанской дочки": Петр Гринев наблюдал, как на великолепном белом коне киргизской породы гарцевал в степи Пугачев...
– Так кто же возьмется?
– нетерпеливо переспросил комбат.
– Или, думаете, я сам пущу Орлику в ухо пулю и стану свежевать его тушу?!
– Товарищ гвардии капитан!
– попросил я слова, - У нас в третьей роте есть татарин Муса Нургалиев. Он рассказывал, что у них в деревне забивать коней на мясо - самое обычное дело. Нургалиеву приходилось это делать много раз...
– Так и порешим!
– с облегчением воскликнул комбат.
– Костя! Гони Орлика в третью роту, разыщи Нургалиева и передай мой приказ. Обожди там, пока все будет готово. Примерно учтите, сколько чего получится, и мы тут в штабе распределим между подразделениями. И никаких неучтенных отходов! Все печенки-селезенки, все съедобное должно в ход пойти...
Орлик посматривал своими умными глазами то на комбата, то на Костю, то на нас. И вопросительно прядал ушами. Будто пытался разгадать: почему он вдруг оказался в центре общего внимания?
Комбат устало поднялся с табуретки, подошел к Орлику, потрепал его рукой по шее, расправил гриву, откинув назад челку, заглянул в глаза.
– Прощай, боевой друг!
– с необычной хрипотой в голосе сказал он.
– И прости меня... Понимаешь, брат, иного выхода нет. Ты тоже солдат... А солдату, когда надо, приходится отдавать свою жизнь ради боевых товарищей...
– А теперь - побыстрей отсюда!
– уже совсем иным голосом, почти сердито приказал комбат ординарцу, будто тот замешкался по своей вине. И с какой-то отчаянной решимостью напутственно махнул рукой в сторону переднего края.
Скоро комбат сумел взять себя в руки, и совещание вошло в более спокойное, деловое русло.
Оказалось, есть кой-какие ресурсы и помимо Орлика. Договорились, что надо всячески расширять добычу березового сока. Нас, старшин, комбат обязал наладить контакты с артиллеристами и танкистами: им в своих мастерских ничего не стоит изготовить сверла или хотя бы долбежные стержни.
В обязательном порядке надо организовать подвоз из ближайших колодцев хорошей воды. Частично на Шайтане, остальное - "солдатской тягой". Надо стараться, чтобы в котел шла только колодезная вода. На ней же готовить хвойный отвар. Это и напиток, и обязательное противоцинготное средство.
Наконец, самое главное: надо энергично заняться поиском лошадиных туш. Их особенно много по обочинам тех дорог, по которым двигались конники
Когда я вернулся в роту, Муса уже заканчивал разделку туши. Он не подвел меня, с задачей справился. И как будто без особых переживаний. Во всяком случае, внешне это ни в чем не проявлялось. А вот Костя отсиживался в дальней землянке. Говорили, некоторое время лежал даже на нарах, плотно прикрыв голову ватником. Чтобы не слышать рокового выстрела.
В разделке помогал Философ. По указанию Мусы он с плотницкой ловкостью орудовал топором и раскладывал куски мяса прямо на снегу, пока что хорошо сохранившемся под разлапистой "елкой Одинцова". Как и любое мало-мальски значительное событие, драматическую кончину Орлика Философ осмыслил на свой особый манер.
– Сказано в книге "Бытия": повелел бог Аврааму принести в жертву своего единственного сына Исаака. Положил Авраам сына на жертвенник и занес над ним нож... Но в этот момент бог возвестил через ангела своего: "Авраам! Авраам! Не убивай безвинного отрока. Теперь я знаю, что ты боишься бога и не пожалел для меня любимого сына..."
...А тут куда горшая петрушка получилась! Повелел бог войны нашему комбату: принеси в жертву своего любимого Орлика. Комбат переложил это трудное дело на Мусу. Однако в лыжбат божий ангел не явился и не возвестил громким гласом: "Муса! Муса! Не убивай Орлика. Вот вам фронтовой паек на месяц вперед!" Выходит, бог войны еще более бессердечный, чем бог иудейский и бог христианский...
За маханиной
Старшина Комаров успел до полного разводья организовать несколько поездок за кониной. Ездил он на своем Шайтане, брал с собой ротных старшин.
С каждым днем убывал снег на дорогах, день ото дня слабел Шайтан... Так что не садились даже в пустые розвальни. А на обратном пути - и подавно. Шли рядом с санями, как чумаки возле возов, груженных рыбой или солью. Более того: то и дело приходилось помогать Шайтану.
С собой обязательно брали Мусу - мастера разделки конских туш. Под его руководством мы действовали с наименьшей затратой сил: всю вмерзшую в снег и лед тушу не выкапывали. Вырубали только те куски, которые по ряду признаков годились в пищу.
Муса был и главным дегустатором. Сделав топором пробный разруб, он иногда сразу браковал:
– Однако этот махан шибко воняйт! А ну ево к шайтану!
Я ни разу не слышал, чтобы Муса сказал "конина". Только - махан или маханина.
Ездили мы по тем дорогам, по которым в разгар наступления пробивались на запад и северо-запад конники генерала Гусева, к тем селениям, за которые кавкорпус вел ожесточенные бои. Побывали у Финева Луга и Рогавки, у Вдицко и Веселой Горки...