Моя идеальная

Мирная Настя

— Тёма... Тёма... Тёмочка... Тёма... — шепчу и сама тянусь к нему.

Как я могла подумать, что это кто-то другой? Северов совсем не похож на Должанского не только внешне, но и по ощущениям. У него другой запах, вкус, дыхание, кожа, касания. Сердце рядом с ним бьётся иначе.

Прижимаюсь к губам, цепляясь в его волосы. Толкаюсь языком внутрь.

Он нужен мне. Сейчас нужен. Всегда нужен.

Северов не отвечает на мой поцелуй.

Почему? Почему он ничего не делает? Почему просто позволяет мне сходить

с ума?

— Тёма? — заглядываю в потемневшие глаза. Боль. Страх. Отчаяние. Всё там. — Извини, любимый.

Просить прощения — всё, что мне остаётся. Я не знаю, что сказать и как объяснить свою паническую атаку.

Я не хочу больше видеть в его глазах эти эмоции. Хочу, чтобы всё было как раньше. До того самого дня Х.

Руки на шею в замок. Пальцы в волосы пробежками. Дыхание в губы рывками. Сердце ударами со сбоями. Слёзы из глаз без остановки.

Блядь. Блядь! Блядь!!! Как я могла поддаться этой панике и сделать любимому человеку ещё больнее?

Он приехал сюда за мной. И пусть я не знала всей истории до сегодняшнего дня, всё же понимала, насколько тяжёлым было для него это решение возвращаться туда, где ты едва не умер. Где над тобой столько лет измывались. Но он всё равно здесь. Столкнулся лоб в лоб с человеком, который на протяжении восемнадцати лет избивал его. Он нырнул в свой собственный Ад ради меня, а я отталкиваю его. Не только физически, но и душевно.

— Прости, родной. Прости. Прости меня, Артём. Прости. — шелещу, покрывая рваными поцелуями его лицо.

Север только сильнее сжимает моё тело и, закрыв глаза, тяжело дышит.

— Что он сделал с тобой, Насть? — хрипит, не поднимая век.

Не отвечаю. Не хочу рассказывать. Не хочу вспоминать. Сложно. Больно. Страшно. В ту ночь я должна была умереть. Но боялась я не этого. Я боялась, что не смогу сдержать своё слово и оставлю своего любимого. Я не могла себе этого позволить. Я обещала, что всегда буду рядом.

— Он изнасиловал тебя? — вырывается задушенный всхлип из его груди. — Ответь, Настя.

Значит, Тёма всё это время думал, что…

Блядь, через какой же Ад ему пришлось пройти? Как он справился со всем этим? Если когда он потерял память, то я могла хотя бы зацепиться за то, что он жив. А у моего любимого человека не было такой возможности.

В нейронных сетях воскресает странный сон, когда он сидел на краю постели с дулом у виска.

Меня не просто передёргивает от этого видения, а физически дрожью пробивает. Трясёт так, что приходится сжимать челюсти, чтобы зубы не клацали друг об друга.

Что это было? Сон? Видение? Наваждение? Реальность?

Зло трясу головой, пока пространство автомобильного салона, в который парень принёс меня, пока я была в истерике, не начинает раскачиваться и плыть перед глазами.

Сосредотачиваюсь на другом, потому что слишком сильно боюсь узнать

правду. Собираю все резервные силы и уверенно отсекаю:

— Нет, Артём, он не… — вдох до разрыва лёгких.

— Ребят, я понимаю, что вам есть что обсудить, но Егор предлагает поехать к нему на квартиру и нормально поговорить. — появляется Антон. — К тому же тебе, Север, надо раны обработать. Да и Настя едва ли не в одних трусах и тапочках.

Переводит на меня взгляд, а я могу думать только о том, что как раз таки трусов на мне и нет.

Одёргиваю край сорочки и прячу лицо на шее Артёма, заливаясь краской.

Да, вот так, мать вашу, бывает. Ситуация самая что ни на есть серьёзная, а я краснею, потому что на мне нет трусов!

Северов до боли сжимает руки и сгребает в кулаки ткань на моей спине. Его дыхание настолько тяжёлое и поверхностное, что мне становится страшно. Отрываю голову от его плеча и всматриваюсь в разбитое, окровавленное, осунувшееся, но такое родное лицо.

— Поехали, Тём. Нам всем надо отдохнуть и прийти в себя. — прошу, проводя пальцами по скуле.

— Насть…

Закрываю ему рот ладонью и шепчу так тихо, чтобы только он смог меня услышать:

— Я знаю, что тебе сложно в это поверить, но он меня не насиловал. Собирался, да, но не смог.

Только сейчас он поднимает дрожащие ресницы, и в глубине зрачков я читаю такую муку, что весь кислород с воем покидает мои лёгкие.

Больно… Нам обоим снова больно.

Ну что за, блядь, шутки вселенной? Почему судьба то и дело измывается над нами? Почему бы ей просто не оставить нас в покое? Сколько можно? Сколько ещё нам придётся сражаться за своё счастье и загибаться от боли?

— Правда? — шевелятся его губы, но звуков из них не вылетает.

— Правда, родной. Я расскажу тебе. Всё расскажу, но не сейчас и не здесь. Пожалуйста, Артём, поехали. Твои раны… Я не могу на них смотреть. Не хочу видеть тебя таким. Прошу, Тём.

Он гулко выдыхает и прижимается к моим губам.

— Поехали, малыш. — толкает устало.

Перехватывает моё тело и выбирается с заднего сидения Гелендвагена.

— Тём, я могу ходить. — сообщаю тихо, когда пересаживает меня на переднее пассажирское и занимает водительское.

— Знаю, родная, но… — замолкает и грызёт губы.

Не могу смотреть на то, как он причиняет себе ещё больше боли.

Хватит! Господи, хватит уже нас мучать!

Давлю пальцами на нижнюю губу, стирая новые бисеринки крови, и ныряю ему в рот. Как-то само получается. Просто не хочу, чтобы он кусал губы до крови. Парень громко выпускает воздух и втягивает палец глубже, жадно посасывая. По всему телу не просто мурашки рассыпаются, а такое огненное желание ползёт, что мне приходится сжать бёдра, чтобы хоть немного снизить пульсацию и давление в промежности.