Моя купель
Шрифт:
Моя «Волга» задним ходом все же выкарабкалась на бугор, но двигаться по объездной тропе я не решился, хотя тогда мне очень хотелось догнал «Запорожец» и познакомиться с его водителем...
«Запорожец» салатового цвета с электромагнитным сцеплением — вот он. Я у него под брюхом, но где тут генератор воздушной подушки?
— Василий Васильевич, скажи, пожалуйста, где под днищем «Запорожца» крепятся дополнительные агрегаты? — спросил я.
— Короче.
— Я спрашиваю о приспособлении для воздушной подушки.
—
— Мне известно, что у тебя было такое приспособление.
— Короче, — снова прервал он меня.
— Короче некуда, скажи — и приступим к делу.
— Болтовня, — ответил он.
— Я своими глазами видел, как ты взлетел над ручьем в Подрезково.
— Видел, но ничего не понял: готовим автомобилистов для армии — без находчивости и решительности и на амфибиях можно застрять в луже. Уяснил?
— Стараюсь, — ответил я. — Только как мы расклиним крепление тяги, если штангу ты превратил в коромысло?
— Выпрямим, и пойдет дело... Короче, бери кувалду и давай выпрямляй.
Лежа на спине, мы принялись расклинивать крепления. Он продвинулся чуть вперед, подсунул под крепление монтировку, а я кувалдой перед его носом нанес несколько ударов по изгибу штанги. Штанга пружинила и, кажется, не собиралась выпрямляться.
— Наддай еще, наддай плотнее! Еще, еще... Ага, кажется, сдается. Теперь поразмашистей дай ей прямо...
Я отвел кувалду назад, приготовился вложить в этот удар все силы, но именно в этот момент машина пошла на нас.
— Стоп! — последовала команда.
Я остановился. А что дальше? Я мог успеть выскочить из-под машины, но тогда вся тяжесть пришлась бы на одного Василия Васильевича. «Нет, лежи, — приказал я себе, — двоих один «Запорожец» не придавит намертво».
В грудь уперся выступ фартука подножки. Что же делать? Я заметил, что Василий Васильевич успел поставить монтировку торцом, и она затормозила движение. Теперь и кувалда в моих руках должна стать на попа, подпереть днище. До темноты в глазах напрягаю свои силы, и кувалда слушается меня, встает как надо. Лежим, молчим. Кто-то из нас должен теперь первым выбраться из ловушки.
— Дышишь? — спросил Василий Васильевич.
— Дышу, — с трудом выдавил я.
— Не выпускай весь воздух из легких, — подсказал он.
— Ыгы... — промычал я.
— Теперь и я часть груза возьму на себя. Вот и получится «воздушная подушка».
«Нашел время вспоминать», — возмущаюсь про себя, чувствуя, что дышать становится труднее. Графчиков на ощупь нашел кувалду, поставленную на попа возле моего плеча, придвинулся ко мне, и для меня, кажется, наступила минута забытья. Но только минута. Постепенно пришло облегчение.
— Дышишь? — снова спросил Василий Васильевич.
— Дышу, — ответил я.
— Давай теперь вместе, разом. Вот так... В молодости мы, бывало, ремни рвали на груди таким способом...
«Воздушная подушка», в основном, конечно, грудь Василия Васильевича, позволила мне дотянуться рукой до сумки с инструментами, нащупать там плоскогубцы, потом накидной ключ, запасные болты... Всё это я подставил под узлы подвески; улавливая моменты послабления, ставил их торцом и заклинивал. Когда днище перестало «дышать» — покачиваться над нами, Василий Васильевич скомандовал:
— Выползай...
— Ты первый, — возразил я, еще не веря, что у меня хватит сил выползти и приняться за дело.
— Короче... Ты на двух ногах. За гаражом кирпичи. Давай их сюда!
В голосе его послышалась тревога. Торговаться нет времени. Выползаю наружу и, задыхаясь, бегу за кирпичами. Подставляю их под задний бампер, переношу домкрат под передок. Качок, второй, третий... И Василий Васильевич выбирается из-под машины. На лице крупные капли пота. Посмотрев на часы, он спрашивает:
— Туго пришлось?
— Туго, но без страха и испуга.
— От радости стихами заговорил, — заметил он.
— За тебя рад, обошлось.
— А я за тебя перетрусил... Кричать собрался.
Во второй половине дня нам удалось поставить новые рулевые тяги, прошприцевать ходовую часть, заменить смазку в коробке передач, и «Запорожец» встал на свои колеса. От усталости мы еле-еле держались на ногах.
— Не дремать, — пробасил Василий Васильевич над моим лицом. — Сейчас двинем к месту соревнования. Посмотрим новую трассу. А вечером мне надо быть в райвоенкомате. Слушается мой отчет на комитете содействия. О работе с допризывниками...
Я попытался остановить его:
— Не перегружайся. Пощади сердце...
— Не хныкать, — ответил он. — Наши сердца солдатские, перегрузок не боятся, лишь бы ожогов не было.
Тишину майского утра перед моим окном дробят барабанщики пионерского отряда. Они готовятся к встрече Дня Победы. И, глядя на них, я покидаю свой письменный стол. Годы, годы... Седину и морщины на лице платком не смахнешь, а непослушная память возвращает меня в молодость, на рубежи атак и контратак. Вступаю с ней в спор:
— Зачем ты это делаешь, ведь перед глазами радость наших дней?
— Вижу, — отвечает память. — Но о чем ты сейчас думаешь?
— Конечно: о жизни, о завтрашнем дне этих детей.
— Так, так, — замечает память, — узнаю гвардейца.
— Бывшего.
— «Бывшего», — с усмешкой повторяет память, и мне слышится ее упрек. — Выходит, в твоей груди угасла боль от ожогов войны, и ты забываешь то, что было и чего не должно повториться. Так знай, беспечных и забывчивых будет судить совесть.