Моя купель

Падерин Иван Григорьевич

— Не могу.

— Почему?

— Нет у нас теперь связных. Упразднили. Всех послали мины снимать. Я один тут остался, по справке врача. Ревматизма у меня, и судороги в ногах бывают, — пояснил писарь, начиная приходить в себя. — Скоро, говорят, сюда жители будут возвращаться...

— Вот именно, скоро, — перебил его лейтенант, — поэтому беги сам за комбатом.

— Сам... — Писарь замялся, поглядывая на стол с бумагами. — Самому нельзя...

— Кому сказано! — Лейтенант повысил голос, перекладывая свой трофейный автомат на кучу бумаг, лежащих перед писарем. — Мне некогда ждать.

Бумаги твои никуда не денутся. Бегом...

— Слушаюсь, — ответил писарь и, озираясь, выскочил из блиндажа.

— Бегом, бегом, лечи свою «ревматизму»! — бросил ему вслед лейтенант.

Потемнели стены и потолок блиндажа. Теплое дыхание печки быстро смело белесые пятна изморози. Теперь можно раздеться, согреть онемевшую на повязке руку, вскипятить чайник. Тепло и по-домашнему уютно стало в блиндаже — грейся, дыши, отдыхай. Лишь по-прежнему не мог освободить свою голову от одеяла немецкий минер. Он сидел на скамейке, прижавшись спиной к стене.

Вскоре появился комбат. Он пришел вместе с писарем и минерами Петром и Антоном, которые уже успели рассказать ему о встрече с лейтенантом на пустыре. Сейчас лейтенант уже был в гимнастерке. Он сидел за столом, распивая чай из железной кружки. Рядом с автоматом лежали пачка галет и кусочки сахара. Сидел и пил чай, как дома, как в своей, давно обжитой им квартире.

— Приятного аппетита, — сказал комбат, снимая накидку. На его плечах были майорские погоны с эмблемой инженерных войск.

— Здравствуйте, товарищ инженер-майор, — ответил лейтенант, вставая. — Приглашаю отведать горячего чайку из моих запасов на вашем столе.

— Спасибо, только сейчас грелся, — ответил майор и, помолчав, спросил: — С кем пришли?

— Вот с ним, — ответил лейтенант, показывая на немца. Тот сидел неподвижно.

Майор уперся взглядом в синее лицо немца. Ни одной живинки в глазах, ни одной живой черточки. Глухое, бесчувственное лицо.

— Слушаю, — ответил майор.

— Слушать нечего, надо смотреть, — ответил лейтенант.

Одним движением здоровой руки он распахнул шинель немецкого минера, взял у него из-за пазухи пачку бумаг и развернул их на краю стола. Это были карты и схемы заминированных участков заводского района.

— Тут все сказано без слов.

В картах и схемах оказалось и удостоверение личности немецкого минера: инженер специальной команды штурмового батальона особого назначения.

— Почти коллеги, — сказал майор, посмотрев на фотокарточку и окинув взглядом сидящего перед ним немецкого офицера в солдатской шинели.

— Да, да, коллеги, — ответил тот, ничуть не смущаясь тем, что на нем солдатские погоны.

В блиндаже появились начальник штаба батальона, командиры рот, взводов, отделений. Солдатский вестник уже сработал. Из всех подразделений шли люди в штабной блиндаж посмотреть на приведенного лейтенантом автора коварных «сюрпризов». Входили, ощупывали глазами этого с неподвижным лицом человека, затем склонялись над схемами и картами. Документы рассказывали и показывали саперам, где и на каких участках расставлены против них ловушки.

Обступив тесным кольцом стол, саперы разглядывали квадраты карт, вчитывались в схемы, молча, напряженно, и лишь изредка слышались вздохи облегчения:

«Ах вот в чем тут дело!», «Ага, теперь мне понятна эта хитрость!», «И тут мы могли нарваться», «И здесь, и здесь!», «Как хорошо, что я не повел сегодня свой взвод по этой бровке!»...

— Спасибо, товарищ лейтенант, — сказал комбат, оторвавшись от карт. — Где вы нашли этого капитана?

Ответа не последовало. Комбат вышел из-за стола с протянутыми руками, чтобы отблагодарить крепким рукопожатием и даже обнять лейтенанта, однако перед ним оказался только дышащий жаром тепляк, рядом скамейка, на ней сидел будто оживший теперь немецкий капитан, в лице которого появилась живинка, глаза повеселели, и весь он стал похож на живого человека.

— А где лейтенант? — спросил его комбат, составив эту фразу из немецких слов.

— Господин инженер-майор, — сказал немецкий капитан, — я немножко говорит по-русски.

И, мешая русскую речь с немецкой, стал утверждать, что здесь не было никакого лейтенанта, а что его, немецкого офицера, привел сюда призрак, который ходит в «литых сапогах» — так он назвал русские валенки.

Он прибыл сюда, на фронт, в конце третьей недели октября сорок второго года. Прибыл в составе инженерного батальона специального назначения. Батальон был переброшен в район боевых действий по воздуху из Берлина в тот момент, когда там, в столице Германии, стало известно, что после длительных и ожесточенных боев немецкие войска взяли важный объект русской индустрии, могучую крепость большевиков на Волге — тракторный завод имени знаменитого чекиста Дзержинского. Сражение за этот завод было действительно жестоким, потому что его обороняли, как сообщило берлинское радио, сорок тысяч чекистов, переодетых в форму десантников; они обороняли завод Дзержинского с фанатическим мужеством, бросались на танки с одними ножами.

Что это было так, капитан убедился, как только прибыл со своими минерами на территорию завода. Он видел тысячи трупов. Молодые русские парни лежали рядами и вразброс...

Чтоб точнее, по-немецки методично, пояснить обстановку тех дней на тракторном заводе, капитан высыпал на топографическую карту коробок спичек, пальцем указал, где север, где юг, и стал раскладывать спички. Каждая спичка ложилась головкой строго на запад. Когда его спросили, зачем он это делает, последовал ответ:

— Это русский сольдат, чекист...

И далее он пояснил, что ему было страшно: русские солдаты, утверждал он, не умеют падать на спину, головой к востоку, и, казалось ему, мертвые продолжают ползти на запад. Трудно было поверить, что они убиты, скорее всего притаились или заснули под толстым слоем пепла, пыли и сажи.

Долго и много работала в цехах завода сатанинская сила немецких авиационных бомб, снарядов и тяжелых мин, испепеляя и растирая заводские сооружения в пыль, которая на глазах капитана ложилась на рваную арматуру, на исковерканные станки толстым и пышным ковром. Ходить по такому ковру было опасно: на каждом шагу яма или воронка. Каждый цех напоминал подводное царство. Молотки превратились в огромные кувалды, провода — в толстые бревна, двери в проходах стали узкими и тесными, печи литейного цеха обросли какими-то горбатыми нагромождениями.