Моя любимая ошибка
Шрифт:
— Короткий разозлился, потому что не знал о Джули. Осведомители не успели доложить. И обо мне тоже. Обо мне тоже никто не знал, а я стояла за раздвижной дверью и не могла пошевелиться. Словно примерзла к месту. Понимаешь, примерзла.
Не надо было выходить на улицу. А теперь ноги дрожат и не хотят слушаться, и желудок сжался в клубок. Эбигейл хотелось сесть и еще больше — стереть из памяти картину, которую помнила в мельчайших подробностях. Ничего не видеть и не слышать, забыть…
— Ладно, на сегодня хватит, — встревожился Брукс. —
– И тут приехал Илья. Первый мужчина, который меня поцеловал. Как же он был красив! И он буквально вдохнул в меня жизнь. До этого я ведь ничего не знала о реальной жизни. Пожалуй, ощущала себя нормальным человеком, только когда купила джинсы и худи, а потом покрасила волосы. И когда меня поцеловал Илья Волков. Ну, это не так важно.
— Очень важно.
— Он зашел в дом, страшно злой. Не потому, что убили его двоюродного брата, а из-за того, что Короткий должен был его застрелить на следующий день. И тут я поняла, что первый мужчина, который меня поцеловал, сейчас меня убьет. Илья знал, что я прячусь в доме, и его люди непременно меня бы нашли и уничтожили. Илья стал грязно ругаться на брата и пинать его тело ногами. Алекс был уже мертв, а он все бил и бил.
И вот прошлой ночью я увидела знакомые черты у Джастина Блейка. Он напомнил Илью, и это было страшнее любого оружия.
Эбигейл вдохнула сладкий, пряный аромат расцветающего сада, почувствовала крепкую руку Брукса на талии и немного успокоилась.
— И я побежала, даже не вспомнив, что оставила где-то новые туфли. Бежала куда глаза глядят, не разбирая дороги. Меня гнал животный страх, придавая сил. Сейчас меня поймают и убьют, за то что ослушалась мать, поступила по-своему… Джули уже убили, а ведь ей всего восемнадцать лет!
— Ну ладно, хватит.
— Нет, это еще не все. Я упала, сумочка вылетела из рук, а я даже не поняла, что успела захватить ее с собой. В сумочке был телефон, и я позвонила в полицию. Скоро они приехали… полиция приехала и нашла меня. Я рассказала, что произошло в доме Алекса. Со мной беседовали два детектива, Гриффит и Райли. Они были очень добры и помогли мне.
— Понятно. Дай мне ключи.
— Ключи?
— Надо же войти в дом, а без ключей — никак.
Эбигейл выудила из кармана ключи и передала Бруксу.
— Меня отвезли на конспиративную квартиру и остались там вместе со мной. А потом приехал Джон, помощник федерального маршала Джон Барроу, а с ним помощник федерального маршала Тереза Нортон. Ты очень похож на Джона, такой же терпеливый, проницательный и добрый.
— Давай присядем, я разожгу камин и заварю чай.
— В это время года камином не пользуются.
— А мне хочется посидеть у камина. Ты не против?
— Что ты, нет. — Эбигейл послушно села рядом. — У меня какое-то странное чувство.
— Посиди здесь, отдохни, а я все приготовлю.
— Полицейские позвонили матери, и она вернулась с конференции. Она не хотела, чтобы я выступала со свидетельскими показаниями и осталась на
— Она за тебя переживала, — предположил Брукс, собирая щепки для камина.
— Вовсе нет. Она хотела, чтобы я приняла участие в летнем проекте, вернулась в Гарвард и стала самым молодым нейрохирургом в чикагской больнице «Силва мемориал». А я разрушила продуманные до мелочей планы, на которые ушло столько сил и времени. Когда я отказалась уйти с ней, мать повернулась и вышла из комнаты, как в тот день, когда начался весь этот ужас. С тех пор мы не виделись и не разговаривали.
— Она не заслуживает твоей любви, и разговаривать с ней не о чем. — Брукс присел на корточки перед камином, зажег спичкой комок бумаги и наблюдал, как он горит и огонь переходит на щепки. Брукс с трудом сдерживал переполнявший душу гнев, чувствуя, что еще чуть-чуть — и он пламенем вырвется наружу. А от этого Эбигейл будет еще больнее.
— Ты посиди, а я заварю чай.
— Хочу рассказать все до конца.
— Конечно, только немного передохни.
— Ты вызовешь сюда федеральных маршалов и ФБР?
— Эбигейл… — Брукс взял в ладони ее лицо. — Я всего лишь собираюсь заварить чай. Доверься мне.
Бруксу хотелось крушить все вокруг, разнести на мелкие кусочки, разбить до крови кулаки. Эбигейл получила в юности страшную рану, как если бы ее нашли с переломанными костями и жестокими побоями. И нанесла эту рану мать, бросившая на произвол судьбы насмерть перепуганную девочку с тяжелой душевной травмой.
Брукс поставил на огонь чайник. Надо согреть Эбигейл, успокоить. Пусть знает, что ей ничто больше не угрожает. Конечно, ей надо было давно все рассказать, но как же больно слушать ее признание. Больно для них обоих.
Пока грелся чайник, Брукс, подчиняясь профессиональной привычке, вынул блокнот и записал все имена, что сообщила Эбигейл. Потом спрятал блокнот и заварил чай.
Эбигейл сидела выпрямившись на кушетке, с бледным лицом и затуманенными глазами.
— Спасибо.
Брукс сел рядом.
— Хочу кое-что сказать, а уж потом закончишь свою историю.
— Хорошо. — Эбигейл тупо уставилась в чашку.
— В том, что случилось, нет твоей вины.
Губы Эбигейл дрогнули и сжались в тонкую линию:
— На мне лежит часть ответственности. Конечно, я была совсем юной и глупой, но никто не заставлял меня подделывать удостоверения и ехать в ночной клуб.
— Не неси ерунду. При чем здесь удостоверения и клуб? А твоя мамаша — настоящее чудовище.
Эбигейл вскинула голову, глаза расширились.
— Моя… она…
— Нет, хуже любого чудовища. Проклятый бездушный робот. И тебя хотела превратить в такого же урода. С самого начала дала понять, что зачала и родила тебя для удовлетворения тщеславных амбиций. И ты родилась красивой, здоровой и талантливой. Это заслуга твоей матери. А все остальное — чушь собачья.