Моя любовь, моё проклятье
Шрифт:
Однако сейчас, когда вдруг так неожиданно, непонятно, но так счастливо разрешился вопрос с операцией и с души наконец упал непомерный груз, их злое шушуканье казалось слишком ничтожным, чтобы вообще на это обращать внимание.
Поэтому Полина вошла к ним с самым независимым видом и сунула пометки Штейн одной из девушек. Та, как и ожидалось, скривилась, даже буркнула под нос что-то нечленораздельное, но пошла искать нужные документы.
В этот момент в кабинет к своим подчинённым пожаловала главбухша не то с претензиями, не то с указаниями.
— Я в пятницу, — продолжала главбухша возмущённо, — ушла из-за него аж в восьмом часу! Видите ли, Ремиру приспичило какой-то счёт срочно оплатить. Просила его, как человека, подождать до понедельника, всё равно вечер, потом — выходные. Оплата сразу не пройдёт. Нет же! Упёрся — надо сейчас и точка. Обозвал меня ещё из-за того, что, видите ли, спорила с ним. А по каким статьям этот миллион разносить, его не волнует. А потом с меня, да с плановиков шкуру заживо сдерёт, гад.
— Миллион аж?!
— Ну почти… восемьсот тридцать семь тысяч…
Сердце так и ёкнуло. Это он! Это был он! Ремир…
Полина едва сдержалась, чтобы не воскликнуть что-нибудь, но вовремя закусила губу. Еле дождалась, когда ей наконец дадут нужные бумаги, затем скорее отнесла их Оксане. Не терпелось уединиться, обдумать, ну просто впитать в себя эту новость.
Ремир же спас Сашку! Он и её спас! Ведь иначе она бы не смогла жить дальше, как ни в чём не бывало. Да вообще бы не смогла… А он подарил им с Сашкой жизнь, как бы громко и пафосно это ни звучало.
Откуда только узнал? Хотя неважно. Узнал. Сделал. И захотел остаться неизвестным. Невзирая на тот её ужасный поступок в прошлом.
Полина так расчувствовалась, что чуть не расплакалась. Ну, какая она дура? Он ведь любит её, это же ясно как день. Иначе зачем бы ему всё это? И ведь ей самой казалось, причём ещё сразу, что между ними чувства. Так какая разница, что уволил, тем более принял назад… Какая разница, что грубил — имел ведь повод… И даже плевать что сбежал тогда, наутро… Всё это ерунда и мелочи по сравнению с тем, что он спас Сашку. Спас её кроху.
Кое-как успокоившись от нахлынувших чувств, Полина решительно направилась к лифтам. Безграничная благодарность, восторг и обожание так и распирали, так и рвались наружу. Нестерпимо захотелось обрушить всё это лавиной на него, её хмурого, прекрасного и, оказывается, такого скромного, героя. Ещё и глупая, счастливая улыбка как приклеилась.
В приёмной её остановила Алина. Сообственно, стоило этого ожидать. Но на сей раз Полина чувствовала себя сильнее, значимее, увереннее. Ведь он её любит! Все перед ним трепещут, а он любит её! И такое для неё делает!
Что ей после всего какая-то секретарша с надменной кислой миной? Ей теперь и посерьёзнее препятствия нипочём.
— Скажите Ремиру Ильдаровичу, что мне нужно с ним поговорить.
Алина взглянула на неё почти с ненавистью, однако в позу вставать не стала, позвонила ему.
— Ремир Ильдарович, к вам тут Горностаева… Хорошо, как скажете.
Затем повернулась к Полине и процедила:
— Зайдите.
Долматов оказался в кабинете, к сожалению, не один. Рядом, справа сидел в кресле технический директор. И выглядел совсем иначе, чем обычно. Вообще-то, он на неё старался даже и не смотреть, причём так явно старался, что это бросалось в глаза.
Ремир же… таким она его ещё не видела. Никогда. Он прожигал её взглядом так, что внутри всё болезненно сжималось.
И снова она заробела, как тогда, после стычки с Лизой. Снова почему-то странно замерла, словно под гипнозом. Вот как он так умел? Одним взглядом, без всяких слов, припечтывал так, что чувствуешь себя совершенно беспомощной.
А ведь ей, когда сюда летела, до безумия хотелось кинуться ему на шею, а то и поцеловать колючую щёку. Или не в щёку…
Однако его взгляд останавливал, заставлял цепенеть и рождал внутри странный трепет. Хотелось сказать ему доброе: какой он прекрасный, великодушный, самый лучший. Но язык словно к нёбу прилип. Да и Астафьев мешал. Как при нём объясняться о самом сокровенном? Пусть даже он ему лучший друг, но ей-то он — чужой.
Все эти мысли пролетели буквально за секунду и оборвались, когда Ремир поднялся из-за стола.
Не сводя пристального взгляда, он двинулся к ней. Зачем? Что он хочет? Полина ещё по инерции улыбалась, хотя нутром необъяснимо чуяла — случилось что-то очень нехорошее.
Он остановился в шаге, протянул руку:
— Дайте свой телефон.
Не понимая ровным счётом ничего, она протянула ему видавший виды Самсунг и от удивления даже забыла поинтересоваться — зачем ему понадобился её телефон.
Он же вдруг начал в нём хозяйничать, сунулся куда-то в меню. Запикали кнопки…
— Что…? — недоумённо спросила Полина.
Он молчал, сосредоточенно продолжая что-то искать. Потом, видимо, нашёл…
И только тогда Полина вспомнила про Назаренко, про фото, про эсэмэски… Внутри всё заледенело до ломоты.
Только не это! Господи, пожалуйста…
Но Ремир уже протягивал ей её же сотовый, а на бледном экране виднелась фотография — нечёткий снимок, буквы, цифры…
И всё яснее ясного. И никаких слов не нужно.
— Вы можете пояснить, — его голос звучал на удивление чётко, холодно и совсем по-чужому, — для чего вам понадобилось делать вот этот снимок?
Полине показалось будто её разом и оглушили, и сбили с ног. Такого поворота она не то что не ожидала, а даже представить себе не могла. Ни мыслей, ни слов от шока не осталось. Голову как будто наполнил гулкий вакуум…
Хотя он, в общем-то, и не ждал её объяснений. Вернул телефон, а потом сказал, как наотмашь ударил:
— Пошла вон.