Моя мать Марлен Дитрих. Том 2
Шрифт:
Большие часы снаружи тоже украдены, и Мутти повесила деревянные, которые сама разрисовала! Клэр Уолдорф, которому нацисты запретили играть, все еще в Рахенхолле, а квартиры у него нет. Целый день стоит грохот, как на войне: закладывают динамит, чтобы сравнять с землей разрушенные дома. Я еще не набралась храбрости, чтобы сходить в свою школу на Нюрнбергштрассе. Когда навещаешь старые места, и без того грустишь по утраченной юности, а здесь еще весь этот ужас вокруг.
Берлинцы меня любят, приносят мне всё — от фотографий до селедки, полученной по карточкам. Гуляя по улицам, слышу знакомый язык, детишки играют в «Рай и Ад» среди руин. Мармонхаус уцелел, и поскольку он находится в английской зоне
Сердце мое, надеюсь, к тому времени, когда ты получишь это письмо, я телеграфом сообщу тебе хорошие новости. Я ни перед чем не остановлюсь — абсолютно ни перед чем (не сообщай об этом Жану!), чтобы вызволить твоих родителей.
С огромной любовью, твоя Мутти
Париж, 9 октября 1945
Папиляйн,
не знаю, с чего начать. Вероятно, ты уже прочел письмо твоих родителей, отправленное мной из Берлина. Когда Мутти получила от них открытку из Мартинрода, я тут же связалась с русскими, чтобы получить туда пропуск. На это ушло три дня. Когда я наконец получила пропуск, который никто кроме меня не получил бы, я выехала в пять утра. Мой путь лежал через Лейпциг, Иену, Веймар и Эрфурт в Мартинрод. Я провела в дороге шесть часов, потому что на автостраде все время возникают пробки из-за бомбовых воронок. Я выскочила из машины, оставив там одеяла, продукты, одежду, и помчалась в барак № 3. Мне сообщили, что твои родители уехали! Можешь представить себе мое отчаяние. Я отправилась в Арисбадт, Амштрат, но все учреждения, где мне могли бы сказать по учетным карточкам, куда они уехали, закрыты с субботы до понедельника! Узнала лишь, что их разместили в семьях, живущих в округе. Я пошла к русскому коменданту и договорилась, что в понедельник мне передадут сведения о твоих родителях по телефону в Берлин. Я была не в силах что-то еще предпринять, потому что пропуск действителен один день. К тому же у меня вечером концерт. Не могу описать в словах возвращения домой, чувство разочарования, беспомощности, гонку сквозь завесу дождя с целью наверстать время.
Мы едва поспели к концерту. Я стояла на сцене грязная, дрожащая, как никогда в жизни. В тот вечер меня отвозили домой на другой машине, и водитель обмолвился, что видел твоих родителей в доме моей матери, когда отвозил ей, как обычно, мой завтрак. Я чуть не выпала из машины. Там они и находились! С открыткой — приглашением от Мутти они проделали весь долгий путь до Берлина. Но теперь они снова попали в беду! Зарегистрировавшись в полиции, твои родители узнали, что не получат карточки. Теперь, чтобы не умереть с голоду, им предстояло отправиться в другой лагерь для перемещенных лиц. Дрожа от страха, они признались, что уж лучше умереть. По их словам, лагерная жизнь так ужасна, что они с отчаяния проделали пешком долгий путь от Чехословакии до Берлина без денег и просили лишь об одном: передать тебе, что другого выхода у них нет. Я уговорила их никуда не уходить и помчалась на свои концерты. Потом — к Гэвину. Это он ввел указ, о котором говорили твои родители. Берлин переполнен беженцами, и у американского командования нет достаточного запаса продовольствия на зиму. На следующее утро я получила для твоих родителей рабочие карточки — по ним выдается больше продуктов, чем по обычным — и квартиру! Я пока не оформила квартиру, потому что Мутти хочет сама о них позаботиться, но это можно сделать позже, если они пожелают. В два часа дня я улетела. Все о’кей?
У меня нервное истощение от увиденного, от рассказов о кошмарах, которые довелось испытать твоим родителям; боюсь, мне не удастся восстановиться, тем более, что я голодала две недели (собирала все, что подавалось на стол, в шапочку для душа и относила твоим родителям
Ой! Ой! Ой! У меня сплошные неприятности. Я бы хотела остаться в армии — там все ясно и просто.
А знаешь, Гэвин мог бы стать Абеляром!
С любовью, Мутти
Конечно, моя мать обожала легенду об Элоизе и ее неумирающей любви к Абеляру.
11 октября генерал Гэвин прислал Дитрих письмо из Парижа, подписавшись: «Твой Джимми». Некоторые вдовы очень пекутся о своих дорогих усопших, особенно, если речь идет об их письмах к другим женщинам, поэтому, даю возможность самим читателям представить, как выглядели любовные излияния генерала. Не вините меня — вините законы наследования авторского права.
Все это время моя мать продолжала жить с Габеном, убеждая его, по мере необходимости, в своей «настоящей» любви; без особого энтузиазма снималась в неинтересном для нее французском фильме, всей душой стремясь к организованной жизни в армии, под могущественной опекой сострадательных генералов.
Папиляйн,
как бы мне хотелось, чтобы ты оказался здесь и рассудил, права ли я, полагая, что не смогу дальше вести такую жизнь, как сейчас У Жана нет друзей, кроме спортсменов и тех, кто работает на него. У меня нет пищи для ума. Будь ты рядом, мне бы никто другой и не понадобился… Когда ты собираешься приехать?
Я живу в маленьком отеле, очень стесненно, без прислуги. Сама стираю, глажу, шью, потому что не зарабатываю на жизнь.
Голливуд — вполне приличное заведение по сравнению со здешними деятелями кино. Еврейские продюсеры еще не вернулись, а «гои» [13] понятия не имеют, как снимать хорошие фильмы и как обращаться с артистами.
Наверное, я слишком прониклась армейским духом. Ожидают, что Хемингуэй приедет на Нюрнбергский процесс. Надеюсь, что проведу с ним какое-то время.
13
Не-евреи (ивр.).
Как ты думаешь, что мне делать? Абеляр прилетает сегодня повидаться со мной. Отношения у нас довольно серьезные. Он замечательный человек. Вчера он мне написал, что едет в Англию поблагодарить жителей деревень, где его ребята проходили боевую подготовку перед вторжением в Нормандию. Как мило, правда? Он очень беспокоится о войсках, дислоцированных в Берлине, полагает, что группировка в тридцать шесть тысяч солдат — потенциальная бомба, и хочет остаться на своем посту, пока не передаст дела английскому генералу. Гэвин лично переговорит с командующим 78-й дивизией, когда тот возьмет на себя командование американской оккупационной зоной в Берлине, и попросит его позаботиться о твоих родителях Командование обращается в Министерство обороны с ходатайством о награждении меня орденом Почетного Легиона.
Слава Богу, что могу работать для армии, иначе я сошла бы с ума.
Я все еще живу в отеле «Кларидж» и надеюсь с помощью американского посольства или французских властей подыскать себе другое жилище. Вот почему я немного воспряла духом. Жан навсегда подорвал мою нервную систему, когда я вернулась из Америки. Но если есть хоть какая-то надежда, на душе легче. «Он» приезжает в Париж во вторник на один день. Я называла его Абеляром в последнем письме, ты понимаешь, кого я имею в виду? 82-ую. Его имя напоминает имя Жана. Он тоже утверждает, что любит меня!