Моя Мия. На осколках первой любви
Шрифт:
– Спасибо, – морщусь. – Но макияж я сама, окей? Ты ведь знаешь, я не люблю его.
– Ну, Мия, – мама вздыхает. – Есть такие мероприятия, дорогая моя, на которые по этикету положено быть во всеоружии. А в обычные дни можешь вполне обходиться тушью, как ты и привыкла.
– Этикет, – удручённо вздыхаю.
Весь вечер провести с городскими богачами? Улыбаться и не дышать в узком платье – это как-то слишком, что ли?
– Как твои девочки? – заботливо разглаживает воротник моей домашней
– Да… нормально.
– Ива?
– Ой, работу вроде как нашла. По вечерам.
Мама неодобрительно сжимает губы.
– А Тая? Всё ещё безответно влюблена?! Как его…
– Ваня.
– Точно. Сын новой мэрши.
– Любит, да, – закусываю губу.
Мы с Таечкой – подруги по несчастью. Слава богу, хоть объекты воздыханий разные. Такого наша дружба бы не выдержала…
– А он что? Ваня-то?!
– Не знаю, мам. Мне бы со своими проблемами разобраться.
– С какими проблемами? – подозрительно осматривает моё краснеющее лицо мама. – С зачётом папа всё решил. Появилось ещё что-то?
– Нет, – поспешно машу рукой и виновато смотрю в окно.
Дёрнул же чёрт ляпнуть такое?
– Надо сказать, я вообще удивлена. Ольга Львовна предупреждала, первый семестр может идти процесс адаптации, но что это начнётся со второго… мы никак не ожидали.
– Да всё нормально, мам. И психологиня твоя права. Первое время было тяжеловато, сейчас всё как по накатанной…
Про себя усмехаюсь, как по накатанной я сваливаюсь прямо в ад!
– Ладно, девочка моя любимая, – гладит по голове мама. – Если будут проблемы, ты ведь мне расскажешь?
– Конечно.
Складываю трясущиеся руки на груди.
– А как со Львом?
Выдыхаю резко, радуясь внезапной смене темы.
– Отлично, – становлюсь жизнерадостной. – Лёва классный. Порядочный и добрый. Помогает, если нужно.
Мама вдруг отворачивается, расстроенно вздыхает и поглаживает живот.
– Не понимаю. Ты своего парня описываешь или почтальона Печкина?! На влюблённость это не похоже.
Молча опускаю глаза, теребя подол футболки.
– Крошик, – обращается мама ко мне детским прозвищем. – Без уважения зрелой любви не бывает, но есть и обратная сторона: одно лишь уважение – это ещё нелюбовь.
– Да я понимаю, – киваю.
– У меня ведь был такой опыт… – вспоминает она.
– Вова, кажется? – вскидываю на неё взгляд. – Я помню.
– Да, – говорит мама чуть ли не шёпотом Всё потому, что отец не любит, когда в доме поднимается эта тема.
Обнимаю маму крепко и хотя бы на время успокаиваюсь.
– Я думала, вам с папой нравится Лёва, – поджимаю губы.
Мамочка обхватывает мои плечи и заглядывает в моё лицо. Гладит по щеке.
– Главное, чтобы он нравился
Резко поворачиваюсь к хлопнувшей двери.
– Миюха, – задыхаясь кричит Эмиль. – Там к тебе.
– Сам ты Миюха, – весело кидаю в брата диванной подушкой и бегу встречать Юльку, которая обещалась прийти на обед, чтобы поболтать.
Но оказавшись в коридоре, глохну и оттягиваю футболку для приличия…
?– При-вет, – шепчу.
Приподнимаю брови, разглядывая Мирона. Я правда-правда скучала.
Тепло улыбаюсь... пока не замечаю холодности в его взгляде. А когда мой бывший друг хватает меня за локоть и тащит в подсобку под лестницу, вовсе задыхаюсь от возмущения.
– Куда ты…
– Надо поговорить.
– Ты не считаешь, что зачастил с этим желанием?
– Лучше не выводи, – мрачно цедит Громов и, захлопнув дверь подсобки, зажигает лампочку на низком потолке.
Украдкой окидываю взглядом спортивную фигуру, длинные ноги, плоский живот и вздымающуюся грудную клетку, а потом замечаю синяк на лице и нервно сглатываю слюну.
Бедненький мой!..
В левой руке у него замечаю обычный прозрачный файл. Мирон, увидев направление моего взгляда, демонстративно трясёт содержимым.
– Узнаёшь?
Сужаю глаза, чтобы распознать… лист из именного блокнота Мии Алиевой.
– Что это?
– Так узнаёшь или нет? – спрашивает так, словно у него пар из ушей сейчас повалит.
– Ты ведь знаешь, что это мой блокнот?
– Конечно, – кивает он и сжимает зубы до отчётливого хруста. – Зачем ты это сделала?
– Что именно?
– Зачем заказала этот баннер с изображением Лады? Опять мне назло?
Его бешенство передаётся мне молниеносно. Словно от дикошарого бурундука.
– Ты дурак, – сдвигаю брови и отталкиваю его, впечатывая в дверь. – Сдались вы мне оба.
– Мия…
– Ты не в себе, Громов. Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоей Миловановой.
– А это, – сотрясает пакет, – тогда, как оказалось в рекламном агентстве?
Приглядываюсь.
На листке та самая фраза с баннера: «Дашь мне в ротик?», написана… будто бы моей рукой.
Чёрт.
Снова аноним? Сколько можно?
– Мия, это ведь твой почерк? – надвигается.
– Похоже на то… – равнодушно отзываюсь.
Мир стихает, а потом громко матерится и запрокидывает голову назад.
– Я в шоке с тебя, – начинает произносить. – Ну, ладно, у вас с Ладой антипатия. Я всё понимаю. Но рекламный щит… ты о её родителях подумала? Каково им будет?!
Слёзы застилают глаза. В груди проклятый ступор. Так всегда бывает от несправедливости.
Немного погодя, делаю слабые попытки оправдаться: