Моя панацея
Шрифт:
— Слабо сказано, Серёжа, слабо сказано. Скажу тебе, как другу, по секрету: я в ярости.
Всё-таки с третьего раза противный кусок дорогого кашемира садится на меня как надо, и хоть глупая тряпка перестаёт меня бесить.
Выхожу из кабинета, останавливаюсь в приёмной, чтобы отдать последние распоряжения секретарю. Прошу переключать на меня, только если случится что-то действительно грандиозное, а если будут беспокоить по мелочам, уволю нахрен всех. Марина послушно кивает, становясь похожей на заклинившего болванчика, поспешным
От меня волнами расходится электричество, и воздух вот-вот загорится. Сергей становится сзади, чуть слышно откашливается, и я решаю, что пора прекратить срывать зло на ни в чём не повинных сотрудниках.
— Марина, можете собираться и ехать домой, — сменяю гнев на милость, а секретарь, кажется, одномоментно решила разрыдаться и кинуться меня обнимать на радостях.
По дороге на внутреннюю служебную парковку я успеваю всыпать парочку профилактических пиздюлей отважным и закалённым в работе со мной сотрудникам “Византии”. Главное, что каждый получил за дело — слава богу, у меня всегда есть повод сорваться на ком-то по вескому поводу.
Сергей следует за мной, точно его приклеили, будто мне нужна нянька.
— Максим Викторович, Макс… — в голосе предупреждение, но я отмахиваюсь от него.
— Сергей Петрович, вернитесь, пожалуйста, к своим прямым обязанностям, — направляю его мысли в рабочее русло и распахиваю дверцу машины.
Оказавшись за тонированными стёклами, делаю знак Егору, чтобы не торопился газовать, и достаю из кармана телефон. Номер следователя я знаю наизусть, потому уже через несколько секунд слышу длинные гудки.
Феликс Робертович — мужик адекватный, грамотный и уж точно не продажный, но его странное желание пообщаться с Ингой меня тревожит. Не могу понять, для чего ему это, если она и так всё рассказала? А если я чего-то не понимаю, мне становится физически неуютно.
— Максим Викторович? — сухой шелест на том конце провода.
— Феликс Робертович, нужно увидеться. Я подъеду?
Он позволяет себе лишь секундную паузу, но мне её хватает, чтобы сделать вывод: что-то не в порядке.
— Хорошо, через час в моём кабинете. Нам действительно есть, что обсудить. Пока что у меня… одно важное дело.
Знаю я твои важные дела. Собственно, по его поводу и звоню.
— Феликс, давай так: либо ты Ингу Олеговну вызываешь официальной повесткой, соблюдая все формальности, либо…
Я не собираюсь ему угрожать, хотя со стороны всё, наверное, именно так и выглядит. Но мы сто лет с Феликсом знакомы, и мне отлично известно, как необходимо ему это дело Павлика, чтобы продвинуться вверх по службе. Да, в каком-то роде своими проблемами я смазываю несколько ступенек его карьерной лестницы.
И он это понимает, потому что говорит:
— Хорошо, отложу своё дело. Приезжай хоть сейчас.
— Через двадцать
Вот так. Нечего Ингу тревожить, она только-только из своего болота выбираться начала. Я знаю, куда она сегодня ездила, и, честно признаться, гордость распирает. Она решилась на это! Всё-таки не каждый сможет переступить порог кабинета психолога. Это за бугром люди давно привыкли обращаться за помощью к специалистам, нам же проще или соседке пожаловаться, либо вообще загнать свою проблему глубже некуда, делая себе только хуже.
Ну и ко всему прочему мне не хочется, чтобы она хоть как-то касалась истории с Павликом. Чем дальше он от неё будет, тем лучше.
Растерянная Инга звонит минут через пять, чтобы сообщить: следователь отменил встречу. Не отложил, а именно отменил. Ну, кто бы сомневался.
— Хорошо, я доехать ещё не успела, — радуется, а я слежу, как на стекло падают крупные капли дождя. — На улице так погода испортилась. Так что я тогда домой?
— Тогда домой, я тоже скоро буду.
Я не планирую тратить слишком много времени на беседы с Феликсом, но чует моя задница — что-то случилось. И я намерен в этом разобраться сейчас.
***
— Откуда такая забота об Инге Олеговне? — промежду прочим интересуется Феликс.
Я сижу напротив, закинув ногу на ногу, пью паршивый кофе из автомата, молчу. Намеренно тяну время, скольжу взглядом по пыльному кабинету, в котором сколько не убирай, уютнее не станет. Несколько высоких стеллажей до отказа забиты разноцветными папками, широкий стол тоже ими заставлен, и даже чахлый фикус, стоящий на подоконнике, едва выглядывает из-за вороха чьих-то дел и поломанных судеб, подробно описанных сухим языком протоколов.
— Ты с какой целью интересуешься, Феликс Робертович? — сминаю пластиковый стаканчик в кулаке, забрасываю его в урну, а в ответ получаю короткий смешок.
Феликс на время сбрасывает маску извечного вежливого равнодушия и лёгкой мизантропии, и в глазах мелькает жгучий интерес. Мы несколько мгновений смотрим друг на друга, и вдруг он начинает смеяться. Не громко, но убедительно.
— Максим Викторович, не ожидал от тебя… впрочем, не моё дело.
— И правда. Но на будущее запомни: они разводятся, он ей никто и никакие его дела волновать Ингу не должны.
— Ты его ненавидишь, — замечает Феликс и что-то в его взгляде неуловимо меняется. — Я-то думал, что лишь финансовый вопрос встал между вами, а тут оказывается, ещё и женщина.
Он что-то быстро записывает на листке бумаги, а мне это вовсе не по душе. Ощущение, словно кто-то за твоей спиной шепчется, а ты ни одного слова не понимаешь.
— Феликс Робертович, я же сюда не для протокола пришёл и уж точно не ради твоих намёков.
— Да нет никаких намёков, — пожимает плечами, отбрасывает в сторону карандаш и закидывает руки за голову. — Всё довольно прозрачно: Краснов решил поменять тактику поведения.