Моя панацея
Шрифт:
Мне улыбается девушка с длинными тёмными волосами, забранными в аккуратный хвост. Она приветливая, и вся её внешность кажется располагающей. Таким людям хочется довериться, потому подхожу к деревянной полированной до блеска стойке, а губы сами растягиваются в ответной улыбке.
Мне здесь… нравится. Действительно нравится, и я смотрю на ямочки на щеках девушки, читаю её имя на бейдже, прикреплённом к белоснежной офисной рубашке, и спрашиваю, где находится кабинет Герасимовой Веры Павловны.
Анастасия отвечает мне так, словно только меня одну в этой жизни и ждала. Просит невысокую рыжеволосую девушку провести меня
Внутри здание такое же красивое, как и снаружи. Видно, что всё здесь сделано с любовью: каждая мелочь, любая деталь от красивых настенных часов в холле до мягких диванчиков цвета слоновой кости; от пейзажей на стенах, которые хочется подолгу рассматривать до кованых деталей в оформлении лестницы.
— Пожалуйста, проходите, — также искренне улыбается мне моя провожатая, указывая рукой на дверь.
В «Адаптации» никому не нужно твоё имя — тут каждый имеет право на анонимность, и я пользуюсь этим на полную катушку, потому что хочу просто с кем-то поговорить, а не заполнять анкету. Мне нужна помощь, мне необходимо понять, смогу ли двигаться дальше без балласта своего детства, мне важно очиститься от последствий своего детства.
Вера Павловна такая же светлая, как и всё здесь. Стены её небольшого, но очень уютного кабинета увешаны какими-то дипломами, фотографиями детей и взрослых, очень разных, но всех их роднит одно — искренняя улыбка. Есть что-то в этом месте, что располагает к себе и разговору по душам. Мне приносят кофе — именно такой, как я люблю, даже с температурой угадывают — и я усаживаюсь на красивый мягкий диванчик, крепко цепляюсь пальцами в чашку и смотрю в окно на низкое ноябрьское небо.
Вера Павловна меня не торопит, а я думаю, с чего лучше начать. Со смерти родителей? С того дня, когда меня привезли к тётке — единственной родственнице, оставшейся у меня? Но этого я почти не помню, потому начинаю с самых ранних воспоминаний.
Вот мне четыре, наверное. Я стою на заднем дворе тёткиного дома, вокруг бушует душное лето, и держу в руках маленькое стёклышко. Солнечный свет, падая на него, рассыпается красивыми искрами. Мне очень хочется смеяться, но мне нельзя — тётка будет злиться — она всегда злится, если кто-то слишком весёлый, но я всё-таки не выдерживаю и хихикаю в сжатый кулачок. Болят коленки — накануне я слишком долго молилась, и теперь растёртая о грубый ворс ковра кожа красная и печёт.
Стараюсь не шуметь, играю с волшебным стёклышком, ловлю лучи, пускаю зайчиков и это самая лучшая игра на свете. Но тётка, наверное, чувствует, что что-то не так: меня хватают больно за ухо, выкручивают его, снова и снова напоминая, что весёлость — это страшный грех, и если я не перестану так себя вести, черти выползут из-под моей кровати и утащат за собой в ад. «Вот там и похихикаешь, дура!» — шипит и трясёт меня. Я роняю стёклышко, и оно укатывается куда-то в кусты.
Меня снова заставляют молиться, и я ненавижу это также сильно, как и тех, кто рядом в этот момент: своих братьев. Их у меня трое, они похожи между собой, словно близнецы: унылые, злые, жадные. Мне хочется, чтобы они все пропали, и я прошу об этом бога. Про себя прошу, мысленно, но к моим молитвам невидимый бог равнодушен. Он такой же злой, как и все, кто меня окружают — это единственное, наверное, во что я верю.
Я
— Вы же понимаете, что ни в чём не были виноваты? — спрашивает Вера Павловна, и тепло её глаз согревает меня. — Вы были ребёнком, одинокой девочкой, вас некому было защитить.
Я действительно это понимаю, и ещё некоторое время Вера Павловна задаёт вопросы, я отвечаю на них, снова что-то рассказываю: что забыть пыталась, всё глубже загоняя внутрь себя память, обрастая комплексами, неуверенностью в себе и обидами.
— Вы ведь на самом деле очень сильная женщина, — говорит Вера Павловна, постукивая кончиком ручки по листам блокнота. — Столько пережить и не сломаться, найти в себе силы говорить об этом, прощать.
Я ухожу из центра будто вылетаю, окрылённая тем, что получилось, пусть и не до конца, но вытравить из себя эту гниль. Не знаю, сколько ещё бесед потребуется, на сколько вопросов нужно будет ответить, чтобы полностью освободиться (и возможно ли это), но пытаться буду.
Такси ждёт меня у входа, и на этот раз на меня не косятся, а просто везут вперёд, на встречу со следователем — на “просто беседу”. Не знаю, что от меня хотят, но тревоги на сердце больше нет.
Максим звонит, когда до конечной точки путешествия остаётся с десяток километров.
— Инга, невероятная новость: я освободился раньше, — голос уставший, а в тихом смехе облегчение.
— И что мне с этой невероятностью делать? — беззлобно подшучиваю, кокетничаю, а Максим называет меня хитрой лисой.
— Ну, например, надеть плащ на голое тело, накрасить губы алым и приехать спасать от переутомления своего будущего мужа.
— Слушай, а заманчивое ведь предложение, только…
Чёрт, я же так и не сказала Максиму, куда еду и с кем встречаюсь. Но сейчас, после посещения «Адаптации» это кажется какой-то дурью. Нельзя же за спиной Макса встречаться в неформальной обстановке с чужим мужчиной, кем бы он там не работал. Да и не факт, что это вообще хорошая идея — разговаривать с ним.
— Что “только”? У тебя дела? — Максима не злят мои «дела», ему просто любопытно.
— Макс, мне следователь звонил.
— Хм… зачем? На допрос вызывал, что ли? Так ты же всё сказала, что ему ещё нужно от тебя?
— Я так поняла, что с Павлом что-то. Я… я не знаю, веришь? Но это не допрос, беседа не для протокола.
— Ещё лучше, — Максим явно не очень счастлив, но скорее задумчив, чем разозлён. — Когда у вас там встреча?
— Через полчаса, я как раз еду, — называю адрес кафе, и идея туда идти мне всё меньше нравится.
Но что-то не даёт позвонить следователю и отказаться. То ли, в общем-то, неплохое впечатление, сложившееся о нём, то ли женское любопытство, а может, непонимание, как себя правильно вести в подобных ситуациях — так-то с полицией я дел не имела никогда.
— Понял, принял, — и вешает трубку, а я больше чем уверена, что увидимся с ним буквально через полчаса.
35. Максим
— Может, кого из парней с собой возьмёшь? — предлагает Сергей, следя за моими нервными попытками попасть ладонью в рукав пальто. — Ты взвинченный.