Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента
Шрифт:
Наконец, появился Вяземцев, вручил мне бумагу, где говорилось, что все у него нормально. Сотрясения нет, переломов нет, зубы целы. Отделался гематомами и синяками.
— Не стоило беспокоиться. Хотя мне было очень приятно, Алина.
Медсестры аж замерли от таких слов. Видимо, сами были не прочь услышать подобное от Вяземцева. Да и чего греха таить — какая женщина отказалась бы?
Я смутилась и пробормотала под нос.
— Зато теперь мы уверены, что вы сдадите мой экзамен хорошо. А то мало ли, после сотрясения, перепутаете Резерфорда с Фордом…
— Не беспокойтесь.
Я усмехнулась. Все-таки что-то он усвоил.
Что интересно — никто из нас уже не обращал внимания на медсестер. Я вдруг вспомнила какой-то старый детективный сериал, где говорилось, что людей в форме часто не замечают. Воспринимают как часть интерьера, пейзажа.
— Надеюсь, мое беспокойство не влетело вам в копеечку? — спросила я у Ката.
— Вот еще! Я ведь мог поехать в обычную бесплатную травматологию. Посидеть в очереди. Потолкаться с особо бойкими пенсионерками, которые ударами локтей в пах пробивают себе место внеочереди. Послушать ругань врачей. Наконец, попытаться закрыть туалет, у которого щеколда давно сломалась. Ну и — на посошок — посмотреть на модель рентгеновского аппарата, какие только в музеях увидишь.
Я усмехнулась. Конечно, толика снобизма в словах Ката звучала. Но он сказал это таким тоном — без высокомерия, скорее с некоторой досадой, что ругаться мне не хотелось. Да. Все верно. Травмпункты у нас такие. Врачи там очень даже неплохие. А вот все остальное… В точности как описал Кат. Что уж теперь. Из песни слов не выкинешь.
— Предлагаю отметить мое счастливое выздоровление! — радостно завершил свою тираду Кат.
И я почти готова была согласиться. Но маячивший впереди экзамен с группой Вяземцева все портил. Ну не могла я переступить через преподавательскую принципиальность и чистоплотность. Нельзя, нельзя никуда ходить со студентами, пока они еще твои студенты. Только в аудиторию и лабораторию. Никаких личных встреч, никаких подарков и никаких дружеских посиделок. Отвезти в клинику на осмотр — это да, это можно. В конце концов, нормальный преподаватель не отпустит студента побитым просто так, не удостоверившись, что с ним все хорошо. А остальное…
Я вздохнула и подняла глаза на Вяземцева.
Тот отмахнулся.
— Дайте угадаю? Перед экзаменом подобные неформальные посиделки со студентами — неэтичны?
Я кивнула. Добавить нечего. Он начал понимать меня.
Кат вздохнул — по-моему вполне искренне, даже расстроенно. Что меня не могло не порадовать. Хотя я и сама не понимала — почему. Но мысль о том, что мой отказ для Ката неприятен, вызвала море приятных эмоций. Я даже слабо улыбнулась.
— Ну да! Я ужасно нетерпеливый. Я скучаю по тебе, Алина. Когда не вижу на занятиях. Правда. Очень скучаю.
Он сказал это спокойно, и так душевно, что я подняла глаза на Вяземцева. И забыв, что вокруг медсестры, произнесла:
— Даю слово. После экзамена мы куда-нибудь сходим.
Он расплылся в довольной улыбке, и я поспешила добавить:
— Но это пока все, что я вам обещаю!
— Конечно, — выдохнул Вяземцев. — Но и я обещаю, что не отступлюсь.
Подал мне руку, и мы отправились на первый этаж, на выход.
Я почему-то знала, что Кат везет меня домой. Хотя мы об этом ни словом не обмолвились. Поэтому по дороге спрашивала про клинику Семенова. Вяземцев энергично и охотно удовлетворял мое неуемное любопытство.
— А простой человек может попасть туда?
— Да. Там есть квота для разных категорий граждан.
— И их тоже встречают в холле с коляской? Вот такой же толпой?
— Конечно.
— Ну, наверное, заведующий отделением в таком случае сам не выходит к пациентам?
— У них ротация — кто идет к следующему пациенту. Заведующие делают это также, как и все остальные. Так что тут как карта ляжет. Колька не держит заведующих, которые сами не принимают больных. У него все врачи должны работать с людьми.
— А правда, что все лучшие специалисты в разных областях медицины так или иначе сотрудничают с клиниками Семенова?
— Вроде да. Только на разных условиях и основе. Кто-то полностью переходит, а кто-то — и совмещает. Колька не скупится на оплату и обеспечивает медикам максимально комфортные условия.
За этими разговорами дорога прошла быстро. Мы приехали к моему забору и Кат вышел, отворил дверь. Я оперлась на поданную им руку. Слишком уж расквасился снег на улицах, не хотелось замочить ноги.
Кат посмотрел на мои угги и спросил:
— А могу я подарить вам сапоги?
— Только после экзамена!
Он взглянул как-то очень хитро. Потом усмехнулся, мотнул головой и произнес:
— До встречи, Алина Хаматовна, — подчеркивая «правильное» обращение. — Вы обещали мне свидание после экзамена! И не отпирайтесь!
Похоже, Вяземцев заметил, что я хочу поправить его, сказать, что слово «свидание» в моем обещании не фигурировало.
Кат еще раз усмехнулся:
— Не спорьте. Мы ведь прекрасно друг друга поняли. И еще… Я счастлив, что вы за меня волнуетесь!
При этих словах он чуть подался вперед, и я испугалась еще одного непрошенного поцелуя. Но Кат словно опомнился, выпустил мою руку и торопливо скрылся в машине.
Чтобы избежать неловкости, я тоже заспешила домой.
Шаукат
Впервые в жизни Кат сидел в машине, возле дома женщины просто потому, что не хотел от нее уезжать. Забывать это ощущение… ее близости, от которого сводило живот и все время хотелось улыбаться. Бороться с желанием, которое так меняло пропорции тела, что только Алина и не замечала. Любой другой сразу просек бы.
Особенно, учитывая, что Кат расстегнул дубленку. Вспоминать каждое ее слово, каждый взгляд и каждую улыбку.
Сегодняшний день казался ему самым счастливым с момента, когда умерла мама…
Словно именно эту женщину он столько лет ждал. Хотел заполучить в свою жизнь, в свое логово, в свою постель, наконец…
Кат просидел в машине возле дома Алины до позднего вечера. Пока сумерки не превратились в сплошное темно-синее полотнище ночи, с дырками — фонарями и нашивками — звездами.