Моя прекрасная убийца [Сборник]

Уэллс Тобиас

— Господи! — простонала Франциска и схватила меня за руку. — Это Цироты!

Мужчина в соломенной шляпе, как оказалось, был мужем эффектной блондинки.

— Кто-кто? — с деланным недоумением спросил я, надевая темные очки, чтобы фрау Цирот случайно не узнала меня.

— Видишь ту блондинку в красном платье и мужчину в соломенной шляпе с двумя чемоданами? — сказала Франциска взволнованно.

— Вижу. Ты их знаешь?

— Конечно, — ответила Франциска. — Она тоже работает в универмаге «Вайнгеймер».

Поставив чемоданы на землю,

мужчина снял шляпу и вытер лоб. Я вспомнил, что уже видел его. Утром в понедельник, когда фотографировали тело Ладике, он тоже стоял в коридоре в толпе служащих и даже спросил меня, когда я нес показывать начальнику отдела кадров фотографии из бумажника Ладике: «Его что, убили?» А я еще ответил в сердцах: «Нет, он сам скончался от коклюша!». Потому что терпеть не могу подобных вопросов. Значит, это был Цирот…

— Они все знают, — сказала Франциска. — Если увидят меня, будет такой шум!

Я встал, снял с гвоздя соломенную шляпу, стряхнул с нее пыль и надел на Франциску. Темные очки и тень от полей шляпы сделали ее неузнаваемой.

К супругам тем временем подскочил один из местных и что-то спросил. Те кивнули. Мужчина подкатил двухколесную тележку, на которой было написано «Отель «Метрополь», и погрузил чемоданы.

— Слава богу! — облегченно вздохнула Франциска. — Хоть жить будут в другой гостинице.

Супруги Цирот двинулись вслед за носильщиком. Женщину провожали взглядом все мужчины на набережной.

— Ну и штучка, — сказал я.

— Старая коза! — буркнула Франциска.

— Давай выпьем по глотку вина, — предложил я и наполнил бокалы. — И почему же она коза?

Франциска выпила, сняла шляпу и ответила:

— Это одна из самых ужасных сплетниц, которых я знаю. Она тщеславна и завистлива до тошноты.

— Ну да? — сказал я.

— А муж ее не лучше, — продолжала Франциска. — Карьерист и подхалим. Свою жену он уложил бы в постель к любому, кто пообещал бы ему повышение по службе, и она, я уверена, не стала бы отказываться. Она и на Фреда Ладике глаз положила Была в ярости, когда однажды увидела меня с ним в машине.

— Не думай об этом! — попробовал я ее успокоить. — Может, они давно в отпуске и ничего не знают об этой истории.

— Нет, — сказала она, — именно Цирот видела меня с Ладике в коридоре тогда, в субботу после обеда. Она еще так ехидно посмотрела… Черт бы их побрал, почему им вдруг понадобилось притащиться именно сюда? Мне надо срочно уехать!

Она скрипнула зубами.

— Успокойся, Франциска! — сказал я. — Во-первых, они живут в другом месте, во-вторых, я с тобой, а в-третьих, совесть у тебя чиста! Что тебя так взволновало?

Я вдруг поймал себя на мысли — надо же, с какой уверенностью я говорю о ее чистой совести! Выходит, я убежден, что в смерти Ладике она не виновна? Да, именно так оно и есть. Убежден. Не знаю уж, объективно ли я сужу об этом или смотрю на нее глазами влюбленного, которому все представляется в розовом свете? Наверное, нет. Ну и что с того?

Что мне теперь — вернуться в Гамбург,

явиться к шефу и сказать:

— Янсен здесь ни при чем!

— Откуда вы знаете? — спросит он.

— Подсказывает интуиция. Кроме того, она сама мне сказала!

Я живо представил себе его физиономию и вздохнул.

К нашему столику подошел хозяин.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил я, хотя в голове у меня была полная кутерьма.

Завтра утром уеду, решил я про себя, займусь этим делом вплотную и найду настоящего убийцу!

— Подул юго, — сказал хозяин, плюнул на указательный палец и поднял его вверх. — Такой ветер. Приносит холод и дождь. Два дня приходит, два дня остается, два дня уходит. Шесть дней плохо для туриста, солнца нет, купаться нельзя!

— Прекрасно, — сказал я. — Ты слышишь, Франциска? Начинается холодный ветер! Будут дожди.

— Чепуха, — сказала она. — У меня есть рекламный проспект, а там написано: «Иелса — самый солнечный остров Адриатики!»

— Ну да! — ответил я. — Но когда писали, не спросили мнения местных жителей.

Я расплатился, трижды сказав «Hvalla» и пять раз «Dobre», и мы ушли.

Причал опустел, любопытные разошлись, вновь прибывшие отпускники разъезжались по отелям, тяжело ступали навьюченные мулы. Несколько босоногих мальчишек, ненамного чумазей своих сверстников в Гамбурге, стояли вокруг спортивной модели «Вольво» с голландскими номерами, которую краном спустили с борта «По-стиры» на берег. Они говорили громко, гортанно, а по их оживленной жестикуляции можно было догадаться — они со знанием дела обсуждают достоинства машины.

Владелец «Вольво», тощий, как жердь, молодой человек обошел вокруг автомобиля, проверяя, не поцарапано ли его сокровище при транспортировке. Интересно, что он с ним собирался делать здесь, на острове, где на посыпанных щебенкой дорогах больше тридцати километров в час не разгонишься? Впрочем, это его проблемы.

— Куда мы пойдем, Лео? — спросила Франциска и вложила свою руку в мою.

— Пошатаемся по городу, поглазеем на витрины, — предложил я.

— Великолепно!

Мы не спеша побрели по улицам, любуясь витринами местных лавок. В ближайшей, около почты, за стеклом лежали скопища мертвых мух. Первый приз за лучшее оформление витрины мы присудили магазинчику у школы: там в витрине стояло в ряд десять бутылок водки.

Мы зашли в церковь, полагая, что внутри она выглядит так же красиво, как и снаружи. Но там было темно и тихо. Пахло плесенью и ладаном, а на стенах висели сентиментальные картины с сюжетами из святого писания. Мы были настолько непочтительны, что за одной из колонн поцеловались. Тут кто-то возмущенно кашлянул. Женщина, вся в черном — потому мы ее и не заметили, — стояла на коленях рядом с исповедальней. Глаза ее метали в нас молнии.

Мы выскочили из церкви на освещенную солнцем улицу и содрогнулись, когда в одном из узких переулков за церковью нам перебежала дорогу большая черная кошка.