Моя сводная Тыковка
Шрифт:
– Тогда бы костюм не налез! – выпаливаю ему в лицо, а потом ёжусь. – Кстати… Я ощущаю, как медленно намокаю.
Марат растерянно моргает, а потом глаза его темнеют, а губ касается коварная усмешка.
– Уже? Я так сильно тебе нравлюсь?
– Псих? – ощущаю, как лицо заливается краской. – Я в луже лежу! Может, слезешь с меня? Не хочу заболеть.
– А, да, конечно, – суетится он.
Быстро поднимается и подаёт мне руку, за которую я хватаюсь, и… Поскользнувшись, Марат снова падает на меня. И опять,
– Издеваешься? – страдальчески уточняю я, и мужчина снова поднимается. – Или тебе понравилось?
– Кажется, это тебе понравилось!
– Чушь!
– Тогда почему покраснела?
Протягивает раскрытую ладонь, и я надеюсь, что на этот раз Марат устоит. Но он снова падает на меня, но в этот раз что-то меняется. Мужчина держится на руках, чуть нависая надо мной, при этом не отрывает взгляда от моего лица и медленно наклоняется, прижимаясь к моим губам своими твёрдыми и требовательными.
Хочу оттолкнуть Марата, обвинить в насмешке над пухлой девушкой или ехидно спросить, не поспорил ли он на меня, но не могу. Мужчина прижаривает мою голову, углубляя поцелуй, а я таю в его руках, обвиваю своими его сильную шею, позволяя себе утопать в невероятном удовольствии.
По венам прокатывается обжигающая лава, и мне совсем мне холодно, а сердце так сильно бьётся, что кажется набатом. И каждый удар будто выбивает имя, навеки запечатанное в нём.
Марат. Марат. Марат.
Глава 25. Плохой хороший человек
Глава 25. Плохой хороший человек
Мы так долго целовались, и в то же время так мало!
– Ты простудишься, – прервавшись, вдруг говорит мне в губы Марат. – Поднимайся.
– Только вспомнил? – осторожно сажусь и лишь потом осторожно встаю на ноги. Ёжусь от ветерка. – Холодно…
– Вот, – Ахматгариев снимает с себя флисовую олимпийку и накидывает на меня. – Надень.
Она мне почти как раз, только остаётся немного подогнуть рукава и стянуть края олимпийки на груди. Молния не застёгивается, я слишком большая, но всё равно становится теплее, и я улыбаюсь Марату.
– Спасибо…
Он вздрагивает, отводит взгляд, а потом вдруг хватает меня за руку и зло выпаливает:
– Быстрее!
На бегу скольжу кроссовками по снежной каше и балансирую, с трудом удерживаясь на ногах.
– Помедленнее! Марат! Я упаду…
Но он не слушает. Не снижая темпа, тащит меня до самого дома и отпускает лишь у ворот. Едва дыша, я приваливаюсь к забору и проклинаю этот день. Да, ещё недавно мы целовались, но сейчас я наверняка выгляжу, как варёный гоблин! Пот льёт ручьями, вся красная и в грязи. Хочется провалиться под землю… Нет. Сначала убить Ахматгариева, а потом провалиться под землю!
– Ты… – с угрозой начинаю я.
– Таня?
Осекаюсь, услышав
– Толя?! – Подбегаю, по дороге стаскивая с себя флиску Марата. – Что ты здесь делаешь? Один! Раздетый!
Накидываю кофту на его дрожащие плечи.
– Бабушка, – подбородок его дрожит, глаза наливаются слезами. – Её увезли на скорой.
– Как так? – теряюсь и хватаю Толю за руку. – А ты?
– Я ключи дома оставил, – дрожа, бормочет он. – Случайно… А дверь захлопнулась.
– Врачи, что, не видели тебя? – не понимаю, как можно оставить на улице ребёнка-инвалида. – Неужели никто так не выходил из подъезда?
Он качает головой.
– Так, – Марат вступает в наш разговор. Решительно отодвигает меня. – Тебе не кажется, что приятнее общаться в тепле? Открывай дверь!
И катит коляску к нашему дому. Легко поднимает, внося внутрь, ставит в коридоре.
– Вскипяти чайник, – командует мной. – Принеси тёплое одеяло. Есть грелка?
Через несколько минут Толя, укутанный до горла, пьёт тёплый чай из большой кружки, а Марат подталкивает меня к лестнице.
– Бегом в душ. И как следует разотри тело махровым полотенцем. Я после тебя…
– Пхчи! – не сдерживаюсь я.
– Где аптечка? – вздыхает Ахматгариев.
Ухожу наверх и быстро привожу себя в порядок. Когда спускаюсь, замираю у стола. На кухне тихо, царит странно напряжённая атмосфера. Смотрю на Толю, но мальчик отводит взгляд. Оборачиваюсь на Марата, а тот дёргает уголком рта и тоже отворачивается.
– Что происходит? – спрашиваю у них.
– У тебя даже градусника нет? – игнорируя мой вопрос, уточняет Марат и показывает на аптечку. – Половина лекарств просроченные. Как можно быть настолько безответственной к своему здоровью? Приму душ и схожу в аптеку. Но сначала…
Он шагает ко мне и прижимается губами к моему лбу. Замираю, едва дыша, а сердце рвано стучит, и кровь приливает к щекам. Ахматгариев отстраняется и недовольно цыкает:
– Вся горишь. – Глаза его темнеют, губы зло поджимаются. – Я, должно быть, спятил.
И стремительно идёт к лестнице, бегом поднимаюсь по ней. Я же медленно оседаю на стул и растерянно моргаю. Спятил? Он о поцелуе? Конечно, странно, что Марат вдруг набросился на меня, забыв о непогоде, неподходящем месте и времени.
Наверняка, он перетрудился, вот и переклинило в момент. Как ни странно, оказалось, что Ахматгариев ещё более гиперотвественный, чем я. С тех пор, как мы договорились подтянуть его по учёбе, он почти не пропускает занятий, после них занимается со мной, а поздно вечером гоняет меня в стрелялке. Когда я отползаю спать, делает курсовые работы, а утром уже на пробежку…