Моя война
Шрифт:
– Кто подвозит?
– Кто? Туркмены. Они у бойцов скупают джинсы и шифон, мелочёвку всякую типа очков да жвачек. И тарят наших водкой. Что ещё-то из Союза везти? Вот поэтому, Юрок, и водятся у наших бойцов денежки. У кого больше, у кого меньше. Я когда в Афган пришёл – тут мне такие легенды про дембелей из ОБМО рассказывали! Что типа были такие ушлые хлопцы, что по увольнении из Кушки на своих «Волгах» и «Жигулях» домой уезжали.
Я в очередной раз округлил глаза:
– Как это?
– А что «как»? В принципе, очень просто! В Кушке клали деньги на сберкнижку, а не транжирили
– Почему?
– Да это сколько ж надо туда-сюда перевезти товару… Просто физически невозможно! Не каждый же день на Кушку колонны ходят. Да и деньги уж больно большие… Не, врут, наверно!
– Олег! Ну, то, что приторговывает помаленьку народ, я понял. А откуда деньги-то берут на те же джинсы? Если получают по семь чеков…
– Вот тут уже твоя работа, замполит! Следить за нашими бандитами, чтоб не сливали духам соляру, не сдавали аккумуляторы, запаски… Ну, и так, по мелочам… Всё, охламоны, готовы продать… Правда, слава Богу, есть один негласный, но жёсткий закон – не сдавать душарам боеприпасы, гранаты, короче, оружие. Это уже великое западло! За это сами свои так отмудохают, что мама не горюй!
– А что, были случаи?
– При мне ни разу! Но, сам понимаешь, тому же нар-коше, когда плотно сидит на игле, уже насрать на все законы. Так что воспитывай этих раздолбаев!
Я с удивлением осознал, что очередная афганская страшилка не произвела на меня того гнетущего впечатления, как вчера. Наверное, мозг уже начал адаптироваться к новой жизненной ситуации. А может, несколько успокаивала та обыденность, с которой вся эта информация доходила до меня.
Вечером за дружеским столом я увидел весь командный состав пятой роты. Из всех я был самым молодым в Афгане. Ротный и взводные собирались домой, зам и старшина отвоевали почти по году. Пили меньше, чем накануне. Зато сколько интересных историй и баек из жизни автомобилистов я услышал! Побритый и причёсанный Омеля оказался замечательным рассказчиком. В его поведении, настроении, не было ни грамма уныния или обиды по поводу тех служебных неприятностей, с которыми ему предстояло возвратиться домой. На мой сердобольный вопрос: «Как теперь дальше думаешь служить?» – Славка ответил просто:
– Юрка! Да хрен его знает! Как получится, так и получится! Живут же люди беспартийными. И ничего, не помирают. Пойду «Ванькой взводным» долбить. После Афгана ничего не страшно! Были бы люди хорошие!
Климцов хлопнул своего, уже бывшего, замполита по плечу:
– Омеля! Поехали вместе! В Ленинградский округ. Я без партийного билета, может, до замкомбата дослужусь, а ты у меня ротным будешь! Зато, блин, на собрания ходить не надо! Взносы платить тоже не надо! Красота!
Все засмеялись. Мне стало чуть не по себе: так о родной коммунистической партии при мне ещё никто не говорил. Комиссарская совесть приказывала: «Встань, Фадеев! Прекрати эти крамольные разговоры!» Приказ совести я не выполнил. Наверное, если бы сказал что-нибудь подобное, то эти нормальные мужики – военные работяги, взяв меня за ухо, выставили бы из комнаты. А мне было с ними спокойно и комфортно. Я почти чувствовал
На шутливое приглашение ротного вместе отправиться в Ленинградский военный округ Омеля только хмыкнул:
– На север? Ага, щас! Я – на ридну нэньку Украину! Вон только теперь непонятно как – Юрка-то с Кавказа приехал.
Всё внимание переключилось на меня. Коля Марков, оторвавшись от тарелки с жареной картошкой, спросил:
– Юр, что, правда в дисбате служил?
– Служил.
– Расскажи!
Ну вот, всё начиналось сначала.
На следующий день, на утреннем разводе, я увидел свою роту в полном составе. Бойцы как бойцы. Чернявые и белоголовые, высокие и маленькие. Худые и… совсем худенькие. Загорелые лица. Обветренные губы. Солдаты.
Меня официально представили перед всем личным составом. В строй я встал уже полноправным офицером отдельного батальона материального обеспечения. При прохождении торжественным маршем перед командиром мы с Колей шли вслед за Климцовым. Благо, что Марчелло хоть и был ниже меня ростом, но не настолько, как ротный. В противном случае картина выглядела бы комично: совсем не высокий командир, за ним – дылда замполит, и опять крепыши-малыши взводные.
Рота уехала разгружаться по частям и складам дивизии, а я пошёл к Омеле принимать дела и должность. Сонный Славка обматерил меня за то, что разбудил:
– Юрка, что, офигел совсем?! Время-то сколько?! Какие дела? Тетрадки с протоколами собраний где-то у старшины в каптёрке валяются.
– Слушай, Слав, а комсомольская организация в роте есть?
– А как же! Веремеев, младший сержант, – секретарь. И комсгруппорги взводов есть. Всё как положено!
– А партийная? – спросил и тут же осёкся: – Нет?
– Уже нет.
– Ну, ладно. Пошёл в роту.
– Иди. Слушай, давай вечером доложим, что, мол, всё в порядке: «Должность сдал, должность принял». Я тогда послезавтра и укачу!
Прекрасно понимая, что документация у Омели запущена и ничего с этим не поделаешь, я предложил ему доложить хоть сейчас. Славка обрадовался:
– Да? Спасибо, брат! Сейчас приведу себя в порядок и зайду за тобой!
Мои предположения подтвердились. В потрёпанных тетрадках царил хаос: протоколы общих и комсомольских собраний были явной отпиской, журнал учёта ротных нарушений закончил свою работу полгода назад, книга индивидуальных бесед с военнослужащими «умерла» ещё раньше. Надо было восстанавливать или начинать всё сначала.
В каптёрку заскочил Омельченко:
– Ну что, Юрок, пойдём к шефу?
– Да. Пошли!
Майор Силин встретил нас ленивым кивком головы:
– Что, рапортовать пришли? Что-то быстро. Фадеев! Неужто всё в порядке? Не поверю, что у Омельченко дела подбиты, документация в норме. А?
Омеля сузил глаза и жёстко ответил:
– Что есть – то и есть! Делать ничего не буду! Можете держать меня тут, сколько положено, но толку не будет!
Было видно, что отношения этих двух людей далеки от идеальных. Замполит батальона встал из-за стола.