Моя война

Слатов Юрий

– Юрка! Радуйся, что в ОБМО попал.

– Я радуюсь!

Сашка обнимал меня за плечи, старался перекричать общий шум в комнате, слюняво тыкая губами прямо в ухо:

– Не, послушай, Юрка, я серьёзно. Чо там те десантники или пехота? Ерунда. Понты! Раз в три месяца сходят куда-нибудь на операцию, а гонору на год хватает. А мы каждую неделю в рейс. Те же боевые.

Я только кивал головой. Никитин продолжал:

– А потом, согласись, всегда машина под задницей. Это тебе не на своих двоих по горам лазить.

Я соглашался. Александр философствовал дальше:

– Я

уже не говорю про наши возможности.

Взводный чуть понизил голос и придвинулся ко мне ещё ближе:

– Джинсики – мынсики, шифончик – муфончик, водочка – дублёночка… Понял?

Я понимал. Вечером этого бесконечного дня мне стало казаться, что я знаю об Афгане абсолютно всё. Мало того! Мне и в голову не приходила мысль, что я пробыл в Шинданде всего лишь день.

– Олег, дай-ка гитару.

Старшина достал с полатей инструмент и протянул мне. Сашка Никитин восхищённо уставился на меня:

– А ты что, играешь?

– Ага! Малёха дёргаю струны.

– Ну, давай, Юраха, спой-ка нам что-нибудь новенькое.

Что-что, а песен я знал превеликое множество. Пока учился в Новосибирске, довелось даже поиграть в курсантском ансамбле. Запел «Мы выбираем путь…» из репертуара популярной группы «Земляне». Мужики прекратили разговоры и слушали внимательно. По окончании Санька захлопал в ладошки:

– Давай ещё, брат!

Соснович боднул меня в плечо:

– Замполит, споёмся. Ну даёшь! Ты ж классно играешь. А притворялся: «Для себя – для себя». Давай вместе. «Олесю» знаешь? Не, сначала выпьем. Попов! Наливай!

Старшина первой роты подал нам кружки с самогоном. Выпили. Запели. Многие подтянули. Получалось не очень дружно, но громко. С чувством заканчивали последний куплет, когда вдруг неожиданно распахнулась входная дверь и в комнату влетел разъярённый командир части. Оглядев всех подскочивших с кроватей, он остановил свой взгляд на мне:

– Не с того начинаете, товарищ лейтенант! Не успели прибыть, а уже пьянствуете! На гитарах бренчите! Что, совсем ох…и?! Третий час ночи! Соснович! Заканчивай бардак! Ну-ка все марш по комнатам!

– Товарищ майор! Мы же…

Старшина попытался что-то возразить, но Кушнаренко перебил его:

– Я что, непонятно сказал?

Дальше командир говорил только матом. Под его монолог все наши гости тихонько удалились. Остались только мы с Олегом. Преданно глядели на комбата.

– Как там тебя? Фадеев?

Я привычно в этот вечер кивнул.

– Так вот, лейтенант! Ты с этих охламонов пример-то особенно не бери! Вмиг забулдыгой станешь! На первый раз объявляю замечание!

Я опять кивнул, хотя по уставу должен был подтвердить услышанное. Но не смог. Командир ушёл. Соснович показал вслед ему фигу:

– Да пошёл он! Тоже, блин, нашёл охламонов! Как будто сам прямо трезвенник! Ладно, Юрка, и правда – давай спать ложиться!

Рухнув на кровать, я поставил точку в своём первом дне на Шиндандской земле.

Глава десятая

На утренний развод следующего дня старшина меня не поднял. Пожалел. Решил,

наверное, что закалка у замполита ещё не та. Правильно решил. Я проснулся от жажды. В каптёрке никого не было. Тяжело оторвал голову от подушки. С трудом сел. На часах уже десять. Горели «трубы» отравленного организма. Начали пригорать щёки. От стыда. «Ничего себе, Фадеев! – стучала в лоб нетрезвая совесть. – Вот это «дебютировал» в коллективе!» А когда вспомнил, что умудрился в первый же день получить от комбата взыскание, – совсем поплохело. Одним словом, как говорится, поймал «отходняк» по полной программе. Умылся водой из ведра прямо в комнате. Пить её Олег строго-настрого запретил. Оделся. К зеркалу не походил, чтобы не видеть свои печальные, укоризненные глаза. Вышел в коридор. На тумбочке всё тот же Рахматуллин.

– Дневальный! А где старшина?

Солдат встрепенулся и уставился на меня непонимающими глазами.

– Где дежурный по роте?

– Спыт!

– Как спит?! Ну-ка давай его сюда!

Рахматуллин засеменил в сторону кроватей. Через минуту показался Рубан:

– Вызывали, товарищ лейтенант?

– Ты что, спишь, что ли?

– Никак нет! Откуда вы взяли?

– Рахматуллин сказал.

Сержант повернулся к солдату:

– Ты чо, чуркистанец! Совсем нюх потерял?! Кто спит? Ты сказал?

Дневальный испуганно залепетал:

– Нэт, тыварыша сержант! Я сказала – вы койка смотрите…

– Чо я смотрю?

Рубан взял Рахматуллина за пряжку ремня и сильно дёрнул на себя. Боец с трудом удержал равновесие. Я вмешался:

– Э, Рубан! Прекрати!

– А что он, товарищ лейтенант, всякую херню несёт? Мы с Куничкиным в нарды играли.

– Где старшина?

– Он вроде на баню пошёл. Что, товарищ лейтенант, смотрю неважно вам? Небось во рту пересохло?

Сержант откровенно подкалывал меня, но ломать комедию было глупо:

– Есть немного. Перебрал вчера.

Было заметно, что Рубану понравился мой откровенный ответ:

– Зато поёте вы здорово! Мы слышали.

Я поморщился. Совесть продолжала давить на нервные окончания. К нам подошёл Куничкин:

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

– Привет!

– В магазин «Си-Си» привезли.

– Что привезли? – я подумал, что сержанты решили поиздеваться надо мной на пару.

– Напиток такой. Вкусный! Вы в Союзе не пробовали! В баночках.

– Ну, до магазина мне ещё далеко. Денег нет!

– Да какие вопросы, товарищ лейтенант, – они одновременно полезли в свои карманы, и каждый достал по несколько купюр, – вот, возьмите!

Обратив внимание, что денег у ребят много, я для себя тут же сделал вывод: бойцы здесь получают достойно!

– Спасибо, мужики! С получки отдам, – сказал я им, принимая банкноту в двадцать чеков.

– Да бросьте вы, товарищ лейтенант, – хитро улыбнувшись, переглянулись они, – какие мелочи!

В магазине, пытаясь не замечать изучающий взгляд продавщицы – миловидной женщины за тридцать, я рассматривал витрину, пытаясь сообразить, что же это такое, «Си-Си».