Моя война
Шрифт:
– А что это такое?
– Посмотрите спектакль, соберете коллектив театра и расскажете, какое впечатление на вас, человека профессионального, он произвел. Конечно, это нужно хорошо обосновать.
Я согласился попробовать.
Работа эта мне понравилась. Она оказалась очень полезной для меня лично. Надо было сосредоточиться на спектакле, запомнить удачные и неудачные, с моей точки зрения, места и суметь точно аргументировать свое мнение. В кинематографе это умение очень важно, ведь кино снимается вразброд, не последовательно. Оказалось, что и
Между тем проходило время. Возвращаясь в Киев, я узнавал, что "Триста лет тому" к юбилею опоздало, что Левчук и Крушельницкий отстранены от режиссуры и что студия ищет режиссера, который бы ее выручил. Потом я узнал, что на студию приезжает Михаил Ромм. Я специально уехал из Киева, чтобы не сказали, что я влиял на решение Ромма. Но когда было объявлено выступление Ромма по поводу приглашения студии, я вернулся в Киев, чтобы видеть, как это будет происходить.
Зал был набит до отказа. Ждали появления Ромма. Наконец Ромм явился, бросил на стол папку со сценарием.
Пономаренко елейным голосом объявил:
– Сейчас Михаил Ильич расскажет нам о своем впечатлении по поводу сценария, покритикует нас и потом будет выручать студию.
Ромм сказал:
– Критиковать сценарий я не буду, потому что он ниже всякой критики. По той же причине я поставить фильм не могу.
– Михаил Ильич,- взмолился Пономаренко,- вы ж и сценарист!
– Я сценарист,- отвечал Ромм.- Но чтобы написать сценарий, мне нужно два-три месяца на изучение материала. Времени на это нет. Времени уже ни на что нет!
Он встал и хотел выйти из зала. Пономаренко оказался на его пути.
– Михаил Ильич. Помогите! У меня ж две дочери!
– канючил он.
– Ничего не могу сделать. Время упущено, деньги растрачены. Я вижу вас на скамье подсудимых.
Вечером перед отъездом в Москву я встретился с Роммом. Он спросил, как мои дела. Я рассказал ему о стычке с Корнейчуком и о том, что зарабатываю на стороне. Он выслушал меня, посочувствовал и уехал. А через несколько дней я получил телеграмму от Пырьева: "Приезжай для делового разговора".
Я показал телеграмму Марку Донскому.
– Пырьев даст тебе постановку,- сказал Марк Семенович.
– Ну, что вы! Мне хотя бы должность ассистента...
– Вот посмотришь. Я Ивана знаю!
Он внимательно осмотрел меня.
– Постой, ты собираешься ехать в Москву в таком виде?
– А в каком же?
– удивился я.
– Да у тебя же штаны светятся!.. Так не годится. Поехали.
Он отвез меня в центр, купил мне костюм, белую сорочку, галстук, туфли.
– Заработаешь - отдашь.
И я, "как денди лондонский
А дальше - так бывает только в сказке - со мной стало твориться что-то совершенно непонятное.
Приезжаю на "Мосфильм", в бюро пропусков, где, будучи студентом, я часами дожидался пропуска и каждый обладатель этого документа казался мне счастливцем. Обращаюсь в нужное окошко.
– Чухрай? Пожалуйста. Вот пропуск, проходите.
Поднимаюсь на четвертый этаж. Робко обращаюсь к секретарше.
– Заходите, Иван Александрович вас ждет.
Такого я и представить себе не мог. Смущенный, захожу в кабинет Пырьева.
– А! Заходи, заходи!.. Садись, рассказывай, как ты воевал с Корнейчуком?..
Нехотя начинаю рассказ.
Пырьев слушает внимательно, интересуется подробностями. Неожиданно спрашивает.
– Если бы ты был царем, какой фильм ты бы поставил?
Я смущен. Я не ожидал такого.
– Иван Александрович...- начинаю я.
– Не рассуждай! Отвечай на вопрос!
– Если бы был царем, я поставил бы "Сорок первый".
– А ведь был уже такой фильм.
– Знаю. Протазанова.
– Помнишь, кто там играл?
– Коваль-Самборский и Войцек, ваша первая жена.
– И что же?.. Тот был черно-белый, а ты хочешь снять цветной?
– Хочу снять совсем по-другому...
Пытаюсь коротко сформулировать сущность замысла.
– Не торопись. Рассказывай подробно.- Нажимает кнопку переговорника.Леночка, никого ко мне не пускайте. Я занят.
Начинаю рассказывать подробно. Пырьев внимательно слушает. Неожиданно спрашивает.
– У тебя есть сценарий?
– Есть.
– Кто писал?
– Я. Но его нужно доработать.
Пырьев снова нажимает кнопку переговорника, просит Леночку пригласить к себе Юткевича, Ромма, главного редактора. И мне:
– Рассказывай дальше.
Я продолжаю рассказ. Приходят мои учителя и главный редактор. Пырьев обращается к ним.
– Молодой человек хочет снять фильм "Сорок первый" по Лавреневу. Как, по-вашему, справится?
Юткевич (не вполне уверенно):
– Я думаю, может справиться.
Ромм:
– Безусловно, справится!
Пырьев обращается к главному редактору:
– Как? Будем ставить "Сорок первый"?
Главный редактор старается понять, как настроен по этому поводу Пырьев, и наконец говорит.
– Будем! Хотя рискованно.
Пырьев благодарит приглашенных. Когда они уходят, он, обняв меня за плечи, подводит к окну.
– Видишь - строится дом. Скоро он будет готов. Квартиру в нем я тебе не дам, а комнату дам.
Я счастлив так, что не нахожу слов благодарности. Да и не пытаюсь что-то сказать. После войны наш дом представлял груду кирпичей. Во всем Советском Союзе я не имел ни сантиметра собственной площади. Когда я учился, мы с женой снимали за деньги углы. Милиция зимой выгоняла нас с ребенком на улицу. Часто ночевали на вокзале. А тут обещают комнату. Сказка продолжается!