Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен
Шрифт:
Каору сделала следующий ход, уничтожив одну из моих ладей, но при этом оставив своего ферзя под угрозой. На первый взгляд — очевидная ошибка. Но в этом доме даже порядок расстановки тапочек имел скрытый смысл, что уж говорить о шахматных ходах.
— Ошибка? — спросил я, перемещая коня.
Она посмотрела на доску, затем на меня. На лице мелькнуло что-то похожее на одобрение:
— Не ошибка, а жертва.
Дед мягко постучал пальцами по рукояти трости:
— Игра становится всё интереснее. Кажется, вы оба
Шахматы теперь больше напоминали битву, где каждая фигура отражала не только стратегию, но и характер своего игрока. Молчаливая дуэль наяву. Доска — поле боя, а фигуры — воины, которые несут на себе наши решения, сомнения и амбиции. Каждый ход как удар меча — выверенный, точный, но с подсознательной целью вывести противника из равновесия.
Каору играла агрессивно. Её фигуры наступали стройными рядами, как войско под чётким командованием перфекциониста-генерала. Она двигала ферзя с такой уверенностью, будто уже знала, где я ошибусь. Холодный, расчётливый стиль, с минимальным пространством для ошибок. При том безжалостный. Сразу ощущается её подход к жизни.
Я играл иначе. Мои фигуры двигались хаотично лишь на первый взгляд, но каждый ход имел незримый смысл. Картина, которую я начал рисовать нелепыми мазками. Без попыток победить её прямо. Вместо этого искал слабости, создавал ловушки. Оборона? Да. Но оборона с хищной терпеливостью. Я выжидал.
— Ладья Каору перехватывает центральную линию, — прокомментировал дед, и его голос эхом разнёсся по саду.
Давление от её атак велико, но пока ещё держусь.
— Ловко, — заметил я, двигая пешку, создав тем самым кажущуюся брешь в защите.
Каору слегка прищурилась. Взгляд был подобен лезвию, которое оценивает, достаточно ли крепка броня противника.
— Ты всегда был мастером отвлекающих манёвров, Казума, — сказала она, перемещая ферзя так, чтобы перекрыть мне важные пути. — Но ошибаешься, если думаешь, что хаос — это стратегия.
— Хаос, — я поднял глаза, встретив её взгляд. — Это всего лишь порядок, недоступный для большинства.
Дед усмехнулся, но не сказал ни слова.
Игра достигла критической точки. Атаки Каору были безупречны, но и у неё имелся недостаток — она действовала как человек, который решил, что может контролировать всё. Но контроль, порой, ослепляет.
Я двинул пешку вперёд. Казалось бы, слабый ход, почти бессмысленный.
— Опять отвлекаешь, — сказала она, легко сбивая её ферзём. — Это не работает.
— Правда? — я улыбнулся, перемещая слона. Теперь её ферзь оказался под угрозой, а король потерял прикрытие.
Дед нахмурился, выпрямляясь на скамье:
— Интересный ход. Кажется, Казума решил изменить баланс.
Каору остановилась. Внимательно изучила доску, как генерал, который только что понял, что враг проник в его тыл.
— Ты жертвуешь своими фигурами
— Не только жертвую, — я передвинул коня, создавая новую угрозу её королю, — Но и правильно использую.
Она задержала дыхание, понимая, что её идеальная атака захлебнулась. Каждая её фигура была важной частью системы. Так что каждый мой «хаотичный» ход превращался для неё в угрозу, которую она не могла проигнорировать.
«Стратегия Каору даёт сбой, — подумал Изаму, смотря на дочь. — Ты всегда играла так, будто весь мир — это поле боя. Но Казума играет так, будто поле боя — это иллюзия.»
Игра подходила к апогею. Шахматная доска превратилась в мою выполненную картину хаоса, где фигуры застыли в кажущемся беспорядке, но каждая их позиция была выверена и исполнена смыслом. Слон матери защищал последнюю линию обороны, ферзь угрожающе нависал над моими фигурами, готовый разорвать их одним стремительным броском. Мой король, прижатый к краю доски, казалось, балансировал на грани капитуляции.
Каору сделала ход. Её ферзь двигался, как острие копья, нацеленное прямо в сердце моей защиты — моего короля. Это был идеальный ход, абсолютный.
— Шах, — произнесла она спокойно, словно объявляя конец.
Дед откинулся на спинку скамьи, постукивая тростью в каком-то только ему понятном ритме:
— Прекрасно, Каору. Я даже вижу в этом твоё отражение. Прямолинейность и сила.
Я улыбнулся, глядя на доску:
— Иногда сила сводится к простому умению ждать, когда противник выложит все карты, — и переместил своего слона.
Ферзь Каору оказался в ловушке.
Она прищурилась, изучая ситуацию. Её ферзь оказался в западне, и мой следующий ход мог завершить партию. В её глазах блеснуло что-то, чего я ещё не видел — напряжение. Наверное, такой взгляд бывает у генералов, когда они понимают, что проиграли битву новобранцу.
— Ловко, — произнесла она, двигая пешку, чтобы освободить путь для своего слона.
Отчаянный ход. Похоже, даже идеальные люди иногда принимают спонтанные решения. Её попытка вырваться из западни оставила короля открытым. Я выдвинул своего коня.
— Шах и мат, — произнёс я безэмоциональным тоном.
Доска замерла. Конец игры. Фигуры, которые так долго сражались в нашей войне, теперь окончательно застыли. Каору несколько секунд изучала позиции, потом подняла на меня взгляд. В её глазах не было разочарования. Только уважение. То самое, которое нельзя получить просто по праву рождения.
— Ты выиграл, — сказала она ровно, но куда мягче, чем прежде.
Дед закивал:
— Необычно. Ты создал баланс из хаоса, Казума. Я думал, твоя мать загонит тебя в угол, но ты нашёл выход.