Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен
Шрифт:
— Здесь не просто история о предательстве, — пробормотала она. — Тут о том, как человек меняется, как он справляется с тем, что ему приходится стать кем-то другим…
На экране главный герой, держа одного из гулей за горло, прокричал: «Я больше не боюсь себя!»
Я невольно сглотнул. В этом крике было что-то странно знакомое. Даже на знаю. Могла ли в нём звучать моя собственная боль из прошлого?
— Парень не такой уж глупый, — произнёс я, стараясь, говорить спокойно. — Думаю, он быстро понял, что доверять людям опаснее,
Харуно взглянула на меня удивлённо, но промолчала.
— Харуно, не против, — произнёс я с просьбой. — Если тоже посмотрю немного?
Она замерла, глядя на меня так, словно я только что предложил ей вдвоём полететь на Луну.
— Вы правда хотите?
— А почему нет? — и плюхнулся на подушку рядом. — Только не говори, что это тоже запрещено правилами поместья.
Кто знает, может быть, эта странная история поможет мне понять что-то о себе?
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь звуками телевизора. На экране появился новый эпизод, и внезапно зазвучала мелодия. Глубокий голос певца заполнил пространство:
«Скажи теперь, скажи мне точно, как всё это понять…»
ЧТО ЭТО…
ЧТО?!
Мои глаза распахнулись, и сердце будто застучало сильнее. Эта песня. Почему она кажется такой… родной?
"В придуманный мир я попал невольно,
Теперь не хочу тебе делать больно,
Но иногда ты вспоминай меня
Таким, каким был я…"
Что за чертовщина? Я не мог оторвать взгляд от экрана, где Канеки стоял под проливным дождём, сжимая маску в руке. Неоновые огни города мерцали за его спиной, а музыка… эта музыка буквально разрывала мой мозг на части.
Губы сами собой начали шевелиться, повторяя слова:
— Я только прошу, не забывай меня…
— Казума-сама? — голос Харуно прозвучал где-то на фоне, но я едва его слышал.
Эти слова, эти ноты. Я знал их. Каждый звук, каждую строчку. Они были частью меня. Почему? В голове — вихрь. Не могу понять, почему эта песня так задела. Почему её слова отзывались болью и каким-то странным теплом одновременно.
— Казума-сама? — Харуно тронула меня за плечо, вырывая из этого транса.
Я моргнул, снова осознавая, где нахожусь. Посмотрел на неё, а затем снова на экран, где кадры сменились тёмным титульным экраном с названием сериала.
— Что это за песня? — спросил я, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
Великолепно. Теперь выгляжу как полный псих, который слишком сильно впечатлился опенингом.
— Это… Unravel, — Харуно смотрела на меня так, будто я вот-вот превращусь в гуля.
Я кивнул, отворачиваясь. Сердце всё ещё стучало
— Хорошая песня.
«Хорошая песня»? Серьёзно, Казума? Это всё, что ты можешь сказать после такого представления?!
Харуно продолжала сверлить меня обеспокоенным взглядом. А я просто сидел, глядя на экран, и пытался понять, почему какой-то опенинг из аниме вызвал во мне больше эмоций, чем все философские беседы с дедом.
Наверное, это знак. Знак того, что мне срочно нужен перерыв. Или психиатр. Или и то, и другое.
Не в силах усидеть на месте — спасибо, предательские воспоминания! — поднялся и направился к выходу.
— Казума-сама? — Харуно подскочила следом, как верный NPC из рпгшек.
Постой… Рпг? Я играл в рпг?
Прикрыл глаза.
Какие-то смутные образы пытались обрушиться на сознание лавиной, но что-то сдерживало их. И слава Богу. Ещё окажется, что я какой-нибудь хикикомори-задрот. Вот же умора будет. Особенно в той части, где меня чуть не прибили в торговом центре.
— У вас же должны быть уроки! — у Харуно паника уровня «босс обнаружил, что я смотрю аниме на работе». — Я думала, вы будете заниматься ещё как минимум два часа! Простите, что немного отвлеклась!
Я не останавливался, глядя перед собой, и спокойно ответил:
— Мы закончили раньше, чем ожидалось.
Харуно семенила за мной по гравийной дорожке, рассыпая извинения как конфетти на фестивале. Внезапно я остановился и повернулся к ней.
Время для драматического вопроса! Идеальный момент же!
— Харуно, — начал я, глядя ей прямо в глаза со всей серьёзностью персонажа из аниме, готового произнести монолог о дружбе и доверии. — Ты не знаешь, как я раньше расслаблялся? Или что делал, когда становилось грустно?
Молодец, Казума, очень тонко. Теперь ты выглядишь как герой дешёвой дорамы.
Её лицо тут же изменилось. Сначала лёгкое замешательство, затем тревога, а потом — полное растерянное молчание.
— Я… не знаю, — пробормотала она, опуская взгляд. — Простите.
Голос звучал искренне, но в нём была нотка вины, будто она что-то скрывала.
— Не переживай. Всё нормально, — кивнул я, снова разворачиваясь и направляясь к своей комнате.
Харуно быстро догнала меня, и произнесла безэмоциональным голосом, за которым скрывалось что-то странное:
— Члены семьи Кобаяси не грустят, Казума-сама.
Серьёзно. Теперь мы в игре про «идеальную семью»?
Я остановился, усмехнувшись, и обернулся к ней.
— Правда? — на лице отобразил шаблонное удивление из сериальчиков уровня «только что узнал, что главный злодей — мой давно потерянный брат». — Видимо, я всё ещё не идеальный Кобаяси. Представляешь, мне вдруг показалось, что грусть — то единственное, что делает меня живым.
Вау. Это прозвучало даже более драматично, чем я планировал. Прямо готовый диалог для экранизации.