Моя жизнь на тарелке
Шрифт:
Тем не менее груди на месте и совсем не так плохи — для тех, кто разбирается. Вернусь от Джулиана — и первым делом по магазинам на поиски… Чего? Минувшей юности? Именно.
На подоконнике стоит фотография — Кейт и я двух лет от роду. Чудесный домашний снимок, который я видела тысячу раз. Сегодня я смотрю на него другими глазами и окончательно падаю духом. Несмотря на бесспорно родительский статус, наряд на маме от Гуччи — скромное платье с разрезом от изящной загорелой лодыжки до бедра. Я снова подхожу к шкафу и чувствую себя подобием — копией! — Демиса Руссоса.
Обиднее всего видеть наряды, оставшиеся от
Однако, однако… Даже отбросив ностальгию, приходится признать, что в деревню мне ехать абсолютно не в чем. Одна из величайших тайн кроется в умении сельских женщин носить подходящую одежду и не выглядеть при этом разжиревшими лесбиянками. Как им удается? Мне необходимо это знать. Мне нужен совет. Как совместить мой трикотажный костюм от Николь Фархи (широкие дымчато-серые штаны и такая же туника) с низкими каблуками? Я уверена, что к костюму требуются высокие каблуки, но у них на деревенскую грязь аллергия.
Где же выход? Ладно, надену светло-коричневые замшевые ботинки на шнурках. Примеряю: сразу становлюсь похожей на лесбиянку. Меняю ботинки на лодочки с каблуками сантиметров в пять: изящно и стильно. Снова надеваю ботинки: натуральный асфальтовый каток в трикотаже. Опять лодочки: эффектная кокетка. Ботинки: торговка из мясной лавки. Мясник в шароварах, смеюсь я, в восторге от собственного остроумия.
Что еще? Может, платье? Достаю узкое однотонное платье — из Старой коллекции. Поверх небрежно набросим длинный свитер фасона «с чужого плеча». Хм-м… Неплохо. Совсем даже неплохо. Слегка смахиваю на школьницу-переростка, ну да ладно. А с ботинками?.. Вот дерьмо. Прямая дорога на цирковую арену. Может, спортивный костюм с кроссовками? И вовсе нелепо. Нет ничего безобразнее, чем женщина, которая при своем бесспорном шестнадцатом размере прикидывается, что не вылезает из тренажерного зала. Вытатуировала бы на лбу: «Не верьте глазам своим», — и дело с концом.
Джинсы? Не смешите меня, а то расплачусь. Тогда юбка. Грациозно переступив через кучу вываленной одежды, перехожу к юбкам. Твидовая? В самый раз, пожалуй — классически деревенский стиль. Надеваю. Гибрид мисс Марпл с придурковатой престарелой молочницей. Единственная замена ботинкам — полусапожки, в которых я выгляжу преданной поборницей садо-мазо.
— Твою мать! — кричу я. — Твою мать, твою мать!
Сгребаю весь ворох, сваливаю в чемодан, подбрасываю туда же пару вечерних нарядов (у Джулиана принято переодеваться к столу), пригоршню колготок и стопку практичного белья.
— В Сомерсет еду, в конце концов, а не на дефиле в Милан.
— А ты ругалась! — радуется Чарли. — Я тоже умею ругаться. И про собачью маму, и по-всякому.
Знаю, что самое время прочесть нотацию, но меня разбирает любопытство:
— А как умеешь? Шепни на ушко.
— Ладно, — с важным видом кивает Чарли. — Только совсем-совсем тихо, а то Джек услышит. Ему нельзя ругаться, он еще маленький.
— Тебе тоже рановато, дорогой. — Как только Джек уходит за своим плюшевым любимцем, медвежонком Кексом, я присаживаюсь на корточки и подставляю ухо старшему сыну. — Давай, выкладывай, и сразу забудем
— Задница! — с восторгом шепчет Чарли. — Жопа! — Он косится на меня. — Говно. Говни-ще. Говняный!
— Чарли! — Я в шоке. — Это ужасно. Где ты такого набрался?
Чарли пожимает плечами:
— В школе, конечно. Только я их все равно не говорю. Мам, а зачем нужны плохие слова?
— Их иногда говорят взрослые, дорогой, когда очень, очень сильно сердятся.
— А я иногдаговорю — дундук, — заговорщически хихикает Чарли. — Когда этот противный Мило ко мне пристает.
— Дундук — это можно. — На секунду прижав сына к себе, я вдыхаю теплый детский аромат. — Кажется, мы забыли взять книжки. Ну-ка, сбегай наверх, выбери, что будем читать у Джулиана.
— Теперь у нас с тобой есть секрет, правда, мам? — Вскидывая ноги, как заправский каратист, Чарли скачет к двери.
— Правда, дорогой, — подтверждаю я уже из ванной.
Еще одна чисто деревенская проблема: природа не терпит макияжа. Прогуливаясь по проселочной дороге с ярко накрашенными губами, вы будете чувствовать себя идиоткой, да и выглядеть не лучше. А мне, как я уже говорила, естественный облик противопоказан, если только эта естественность не творение рук визажиста. Вытряхнув в объемную косметичку содержимое парфюмерного шкафчика, назло судьбе сую еще два тюбика помады, тени и тональный крем. Клоунский вид на выходные обеспечен, ну и черт с ним. Выбор невелик: либо изображать из себя мужика в юбке, либо размалеванную шлюху. Ни тот ни другой вариант меня не прельщает, но второй как-то ближе.
Особо приятным наше путешествие не назовешь. Поезда — штука ненадежная, запросто превращаются в аттракцион ужасов. Особенно тяжело приходится пассажирке с двумя детьми, которые так и норовят ускользнуть от родительского ока и прилипнуть к очередному странному субъекту. Мои дети обожают носиться взад-вперед по вагону, совершенно игнорируя симпатичных старушек и их смирных внуков. Джек и Чарли питают слабость к беседам с бритоголовыми громилами, футбольными фанатами и личностями, мягко говоря, в подпитии. Их идеал — фанат «Миллуолла», пьяный в стельку и с лысым черепом, но и к рядовым оборванцам они тоже вполне благосклонны.
Помимо мальчишек в дороге меня сопровождают тяжеленный чемодан, корзина с книжками и плюшевыми тварями, увесистый пакет с сандвичами и пачка газет (ну-ну). Через два с лишним часа я выбираюсь из вагона помятой, обтрепанной и вымотанной; вся в крошках и с пятном от сока на рукаве.
Джулиан ждет нас на платформе. Мальчишки замечают его первыми.
— Джулиан! — кричит Чарли. — Привет, Джулиан! Мы любим тебя! Мышку нарисовали тебе! Правда, Джек?
Джек смущенно кивает, протягивая Джулиану руку.
— А я уже в команде, Джулиан! — Чарли носится кругами. — В футбольной! Я прямо как супермен!
— Я люблю мышей и Дэвида Бэкхема, — шепчет Джек. — Ты тоже?
Радость так и распирает его, но глаза поднять он стесняется. Джулиан малыша не слышит, и вместо приветствия я говорю:
— Джек сказал, что любит Дэвида Бэкхема. И мышат.
— Правда? — радуется Джулиан, ероша Джеку волосы. — Молодец. А почему?
— Потому… — Джек от усердия морщит нос. — Потому что люблю. Бэкхем быстло бегает.