Моя жизнь

Бергман Ингрид

Я совершенно не могла работать в такой обстановке. «Поворачивайтесь быстрее!», «Эту сцену нужно скорее закончить», «Не задерживайте съемку» — только подобные фразы и раздавались на площадке. Придя к Дэвиду Селзнику, я сказала:

— Вы всегда говорили мне, что поможете, если возникнут какие-то трудности. Может быть, вы попросите их еще раз сменить режиссера или заберете меня из этой картины? Я не могу работать с этим человеком. Ему надо командовать солдатами, а не актерами; он понятия не имеет, как обращаться с людьми, их чувствами.

— Дело в том, — сказал Дэвид, — что я не могу вмешиваться в

дела режиссеров других студий. Ван-Дайк — большое имя, он очень опытен. И, в конце концов, это только кино. Через пару недель все закончится. В следующий раз все будет намного лучше — у меня относительно тебя масса идей.

Да, я знала, что, одолжив меня в этот фильм, Дэвид получил много денег, но мне самой не хотелось бросать начатое дело — я никогда не делала это раньше и, думаю, не сделаю впредь. Но я решила по крайней мере высказать режиссеру все, что о нем думаю. Когда в следующий раз он зашел в уборную, я сказала:

— Почему бы вам не пойти в армию? Там принято кричать, маршировать. Вы ведь совсем не разбираетесь в чувствах людей, вы не умеете обращаться с женщинами. Вас не интересует ничто, кроме количества отснятых кадров. Вам неважно, какой получится фильм. Вы не даете нам возможности играть; вы не даете нам никаких советов. Почему вы не догадались надеть роликовые коньки? Ведь тогда можно еще быстрее передвигаться от одного места к другому.

Он был удивлен, даже поражен.

— Так-так, моя девочка, если вы позволяете себе разговаривать в таком тоне, то вот что я вам скажу: вас надо просто уволить.

— Это было бы великолепно. Это то, на что я надеялась, когда шла к мистеру Селзнику. Но он не захотел забрать меня из фильма. Поэтому не будете ли вы так добры уволить меня сейчас же?

Он затих и ушел. Немного погодя вынулся снова.

— Неужели я действительно так груб и неприятен в общении с людьми?

— Да. Мне никогда раньше не приходилось работать с людьми вашего типа.

— Ну что же, не знаю, как это получится, но попробую измениться. А вы, кстати, мне очень нравитесь в этой роли.

— Да, я делаю все, что могу, но радости от этого не испытываю.

На том все и кончилось. Фильм вышел на экраны. Боб Монтгомери получил за свое исполнение восторженные отклики, оно было признано необычным и оригинальным. У него был легкий, комедийный дар, он находился в самом зените славы, все его обожали, а поскольку он играл этого психопата в непривычной манере, все решили, что это просто грандиозно.

Никто понятия не имел, что происходило на самом деле, поэтому все обернулось как нельзя лучше. Для него.

Пресса не сказала ничего хорошего ни о сюжете, ни о режиссуре. Говард Барнс в Гералд трибюн» начал свое обозрение следующими словами: « Лихорадка в раю» наделена всеми неприятными сторонами темы сумасшествия, но лишена ее мелодраматического накала. Одна Ингрид Бергман создает настроение ужаса одержимости. Если наше кино и дальше так будет относиться к ее большому таланту, это станет настоящим «черным шаром» против него самого».

Голливудская обозревательница Лоуэлла Парсонс писала: «Ингрид Бергман — прекрасная актриса. И непонятно, почему «Метро-Голдвин-Майер» так печется о повышенной восприимчивости Гарбо, когда появилась столь одаренная шведская актриса здравого смысла». Лоуэлла Парсонс

даже не подозревала, что Ингрид давно обожала несравненную и прекрасную Гарбо и была совершенно далека от каких-либо попыток превзойти ее или попытаться соперничать с нею.

Она была самой красивой женщиной, и я считала все ее роли верхом совершенства.

Но Гарбо не хотела встречаться со мной; может быть, она думала, что я собираюсь стать ее конкуренткой. Когда я впервые прибыла в Голливуд, Петер посоветовал мне послать ей цветы, что я и сделала. Я получила телеграмму, где говорилось, что она хотела бы повидаться со мной, когда я буду свободна. Еще она спрашивала номер моего телефона.

Я пробыла в Голливуде три месяца, а цветы послала в самую первую неделю. Телеграмма же пришла за несколько дней до моего отъезда.

Помню, как спустя некоторое время я рассказала об этом Джорджу Кьюкору, так как Джордж и Грета были большими друзьями. Я посетовала на то, что мы так и не встретились, отметила, что она проявила такую доброту, прислав мне телеграмму — правда, перед самым моим отъездом. Джордж засмеялся и сказал: «Ну конечно. Грета не послала бы телеграмму, не зная точно, что вы вот-вот уезжаете».

Мне довелось увидеть Грету на «Коламбиа Пикчерс», где я снималась в моем втором голливудском фильме «У Адама было четыре сына». Мне дали уборную в Доме для артистов, хотя по своему положению я могла претендовать на помещение в Доме для кинозвезд. Но там все уборные были заняты. Если вы имели титул звезды, ваше имя появлялось на экране до названия фильма, а если простым артистом, то после. Конечно, уборная Греты располагалась в Доме для кинозвезд.

Около Дома для кинозвезд постоянно дежурили два громадных черных лимузина — один для Греты, так как съемки часто проходили в миле от студии, и другой для меня. «Мне не нужен автомобиль, — сразу же сказала я. — Я люблю ходить пешком». Тогда Рут сделала мне внушение, ответив: «Прекрати. Если ты будешь ходить пешком, шофер потеряет работу, а у него жена и дети. Поэтому садись в машину!»

Конечно, в первое же утро Гарбо и я, будучи шведками, то есть предельно пунктуальными натурами, вышли из своих уборных ровно в девять и по пути к машине оказались в нескольких шагах друг от друга. Но она не обратила на меня ни малейшего внимания, поэтому я тоже решила не улыбаться, не здороваться. Мне показалось, что, может быть, я стесняю ее. Поэтому в дальнейшем я обычно ждала у окна, пока она выйдет, а потом спускалась к своему автомобилю.

В другой раз мы почти встретились, когда в Голливуд приехал Эйнар Нерман — шведский художник-мультипликатор, — которого я знала много лет. Он был знаком с Гарбо. Эйнар заявил, что хочет пригласить меня и Гарбо на ленч. Несколько позже, слегка удрученный, он сообщил мне, что она не готова к встрече со мной. Это меня удивило: не готова к встрече со мной. Я не представляла, что бы это могло значить. Потом, через некоторое время, я оказалась в доме Эйнара, и он сказал: «Не уходи пока. Через несколько минут должна прийти Гарбо. Останься. Ты должна увидеться с нею. Вы так похожи. Вы прекрасно вместе проведете время». «Я не могу этого сделать, Эйнар, — сказала я. — Я же знаю, что она не хочет меня видеть. Мне трудно тебе это объяснить, но я чувствую». Поэтому я уехала.