Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
По понятным причинам мы не стали подниматься на площадку и посчитали достаточным послушать устный рассказ о местном ритуальном обряде, обходящемся без традиционной в Индии кремации, но так и не смогли выяснить, какую роль здесь выполняют обезьяны. Нам только пояснили, что ритуал требует их обязательного присутствия.
Обезьян здесь было великое множество: они, цепляясь за мельчайшие выступы и трещины, карабкались по стенам, взбирались на гребень стены, распугивали грифов и что-то рассматривали на площадке.
Несколько групп обезьян, похоже, семьи, расположились рядом с дорогой за невысоким парапетом и внимательно разглядывали
Виктор решил закурить и стал разворачивать сигаретную пачку. Неожиданно одна из обезьян вскочила на парапет, выхватила пачку из его рук, спрыгнула вниз и стала грызть добычу. Вкус табака ей явно не понравился, и когда мы пошли к машине, она вновь вскочила на парапет, догнала Виктора и стала яростно колотить его кулачками по спине. Вот тебе и милая обезьянка - священное животное.
Другим священным животным в Индии, как известно, считается корова. То, что мы увидели в Калькутте, в моем понимании коровой называть было нельзя: ростом чуть больше овцы или крупной собаки, грязно-серого цвета, никогда не мытое и исхудавшее существо, с печальными, необыкновенно красивыми глазами слоняется неприкаянно взад-вперед по городу, не обращая внимания на дикое дорожное движение.
Я шутил, что в Москве движение правостороннее, в Дели – левостороннее, а в Калькутте – по теневой стороне: пешеходы с кладью и без нее, автомобили – и легковые, и грузовые, рикши, верблюды, буйволы, ишаки – все находятся в броуновском движении, сигналят непрерывно (если есть чем), ругаются немилосердно со свирепым видом (кажется – сейчас поубивают друг друга, но драк мы не видели), и среди этого спокойно ходят коровы без каких-либо даже намеков на неудовольствие со стороны участников дорожного движения. Не знаешь, чему больше удивляться – невозмутимости коров или непримиримому буйству калькуттцев….
Ландшафт Индии однообразен: красного цвета почва, поля с постоянно горбатящимися над ними людьми, редкие деревья, не дающие нормальной тени, и деревни с жалкими глинобитными лачугами – вот и все.
Что примечательно: в городах полно людей, которые не делают ничего - лежат, сидят или шатаются в поисках пищи. В деревнях же, чувствуется, люди работают с утра до ночи, а по внешнему виду селяне ничем не отличаются от городских: одинаково худые, жалко одетые, в глазах у всех печаль.
В Индии мне рассказали анекдот, оставшийся со времен английского владычества, в котором как мне кажется, делается попытка заглянуть в душу индуса:
Англичанин увидел индуса, сидящего под пальмой и созерцающего мир. Решил поговорить.
– Послушай, а почему ты ничего не делаешь?
– А что мне нужно делать?
– Ну, возьми, к примеру, сорви эти бананы и продай их.
– И что дальше?
– А дальше ты можешь еще продать. Потом еще…
– Зачем это все?
– Потом ты накопишь много денег, станешь уважаемым саибом и сможешь не работать.
–
Посмотришь-посмотришь и подумаешь – а может, в чем-то он и прав, этот «созерцатель мира»?
Однажды мы сидели в ожидании самолета в здании аэропорта, и наше внимание привлек странного вида человек: белобрысый, явно европеец, в национальной белой накидке, стриженый наголо – только на макушке «оселедец», как у репинского запорожца, ходит между пассажирами, распространяет какие-то буклеты. Подошел к нам. Разговорились.
Оказалось, он англичанин, третий год живет в Индии. Приехал изучать индийскую культуру, быт и религию. Их здесь группа 20 человек. Живет он в сельской хижине, как простой крестьянин, ничем не отличается от простых людей. Продолжать изучение он собирается еще год, потом планирует уехать домой и стать пропагандистом индийского мировоззрения у себя в Англии. На вопрос, что он нашел привлекательного для себя в местных учениях, он с воодушевлением начал рассказывать:
– Это так интересно! Интересно и совсем просто! Человеку, если подумать, требуется совсем немного: горстка простой еды, кусок материи, чтоб прикрыть наготу, пристанище для ночлега и любовь со стороны противоположного пола. И все! И так просто! Любовь – главное, потом – еда, остальное – не очень существенно. Но вы почувствуете, например, … , и начал агитацию. Хорошо, что мы улетели, а то неизвестно, чем бы закончилось.
* * *
Опять я отвлекся.
Добрались мы до Кхаджурахо. Территория огорожена красивым забором, сложенным из природного «рваного» камня, у входа надпись, что храм имеет историю с 1147 года, (я отметил про себя, что это год основания Москвы). Вошли на территорию, и челюсти у нас отвалились: мы увидели самую что ни есть «крутую» порнографию в камне. Сверху донизу здание было украшено многочисленными мраморными скульптурами - влюбленными парами, говоря фигурально, не скрывающими своих чувств. Вверху фигуры были с человеческий рост и даже больше, внизу располагались миниатюры, по размеру пригодные для установки где-нибудь на каминной полке.
В некоторых случаях можно было уловить какой-то общий сюжет в изображениях: вот просыпается, назовем ее так, княжна, ее умывают, причесывают, растирают, очевидно, благовониями. Затем приходит, по всему можно понять, любовник, и начинается танец, имеющий естественное продолжение. Потом приходят еще парочки, и начинается «групповуха».
На наш взгляд, который был воспитан в духе социалистического реализма, у авторов скульптур понятия о приличиях начисто отсутствовали: все интимные подробности, которые у нас в изобразительном искусстве принято хотя бы частично скрывать, здесь высвечивались во всей красоте и с мельчайшими деталями.
Внутри храма проводились реставрационные работы, и для посещений он был закрыт. Нам пришлось довольствоваться настенными шедеврами и скульптурами, разбросанными по территории храма. Разнообразием сюжета они особенно не отличались, но меня поразило другое – поведение посетителей и их реакция на эти сюжеты.
В воскресный день многие пришли семьями, да так и бродили группами от одной скульптуры к другой - старики, их дети, дети их детей – от мала до велика. Станут в кружок вокруг скульптуры, дедушка что-то с умилением говорит и пытается жестами иллюстрировать, а остальные внимательно слушают.