Мозг рассказывает.Что делает нас людьми
Шрифт:
убедил меня заняться медициной. «Ты можешь стать второсортным врачом и
все же неплохо зарабатывать, говорил он, но ты не можешь стать
второсортным ученым, это несовместимые понятия». Он обратил мое
внимание на то, что, занимаясь медициной, я ничем не рисковал, а потом,
получив диплом, я смогу решить, заниматься мне исследовательской работой
или нет.
Все мои сокровенные отроческие занятия отличались, как я полагаю,
милым старомодным,
закончилась более столетия назад (формально в 1901 году) и может
показаться уж слишком далекой от нейронауки XXI века. Но я чувствую себя
обязанным упомянуть мою раннюю любовь к науке XIX столетия, поскольку
она оказала решающее влияние на мой стиль мышления и постановки
опытов.
Говоря простым языком, этот «стиль» основное внимание уделяет
концептуально
простым
и
несложно
выполняемым
экспериментам.
Студентом я жадно читал не только о современной биологии, но и об
истории науки. Помню, как я читал о Майкле Фарадее, человеке из низших
слоев общества, самоучке, открывшем принцип электромагнетизма. В самом
начале XIX века он поместил брусковый магнит за листом бумаги и бросил
на бумагу железные опилки. Опилки тотчас расположились по дугообразным
линиям. Он сделал видимым магнитное поле! Такая наглядность была
возможна только благодаря тому, что подобные области науки относятся к
реальности, а не являются математическими абстракциями. Затем Фарадей
продвинул брусковый магнит взад и вперед через катушку из медной
проволоки, и подумать только! через катушку начал течь электрический ток.
Он продемонстрировал связь между двумя разными областями физики:
магнетизмом
и
электричеством.
Это
проложило
путь
не
только
практическому
применению
явления
вроде
гидроэлектростанций,
электромоторов и электромагнитов, но и глубоким теоретическим
прозрениям Джеймса Клерка Максвелла. Обладая лишь брусковым
магнитом, бумагой и медной проволокой, Фарадей открыл новую эру в
физике.
Хорошо помню, как я был поражен элегантной простотой этих
экспериментов. Любой школьник или школьница могут их повторить. Это
было очень похоже на то, как Галилей бросал камни, а Ньютон использовал
две призмы для исследования природы света. Хорошо это или плохо,
подобные истории довольно рано сделали меня технофобом. Я до сих пор
считаю, что пользоваться айфоном очень непросто, но моя технофобия
сослужила мне добрую службу
предостерегали меня, говоря, что с этой фобией можно было бы примириться
в XIX веке, когда биология и физика были еще юными науками, но не в нашу
эпоху «большой науки», когда основные успехи достигаются только
большими группами специалистов, оснащенными высокотехнологичными
устройствами. Я с этим не согласен. И даже если это отчасти верно, «малая
наука» гораздо более занимательна и часто может неожиданно сделать
большое открытие. Мне до сих пор доставляет неимоверное удовольствие то,
что для моих ранних экспериментов с фантомными конечностями (см. главу
1) нужны были лишь ватные палочки, стаканы с теплой и холодной водой да
обычные зеркала. Гиппократ, Сушрута, мудрец из моего рода Бхарадваджа
или любой другой медик древности или современности мог бы поставить те
же самые базовые эксперименты. Однако никто этого не сделал.
Или рассмотрим исследование Барри Маршалла, показывающее, что
язва вызывается бактериями, а не кислотой или стрессом, как «знал» любой
доктор. В ходе героического эксперимента, предпринятого, чтобы убедить
скептически настроенных критиков его теории, он действительно проглотил
культуру бактерии Helicobacter pylori и показал, что внутренняя оболочка его
желудка покрылась болезненными язвами, которые он быстро вылечил,
принимая антибиотики. После этого многие другие ученые доказали, что
многие другие расстройства, включая рак желудка и даже сердечные
приступы, могут быть вызваны микроорганизмами. Буквально за несколько
недель, используя материалы и методы, известные уже в течение нескольких
десятилетий, доктор Маршалл открыл по-настоящему новую эру в медицине.
Спустя десять лет он получил Нобелевскую премию.
Разумеется, мое предпочтение несложных технологий имеет как
сильные, так и слабые стороны. Мне они нравятся отчасти потому, что я
человек ленивый, но такой подход далеко не всем по вкусу. И это хорошо.
Науке нужно многообразие стилей и подходов. Большинство отдельных
исследователей нуждается в специализации, но наука в целом становится
более сильной, если каждый из ученых марширует под собственный ритм.
Единообразие порождает слабость: слепые пятна в теории, застывшие
парадигмы, ментальность эхо-камеры и культы личности. Разнообразие
действующих лиц это тонизирующий энергетик против подобных недугов.