Может сейчас
Шрифт:
Я облизываю губы, пытаясь увлажнить их. У меня пересохло во рту, потому что я нервничаю из-за пребывания здесь. Я не хочу быть здесь. Но вот я здесь. Теперь пути назад нет.
Медсестра протягивает мне больничный халат и говорит, что я могу переодеться, когда она выйдет из комнаты. Я смотрю вниз на него и съеживаюсь.
– Это необходимо? – спрашиваю я, поднимая халат.
Она кивает:
– Это обязательное условие. Скорее всего, сегодня мы проведем несколько тестов, и ваша грудная клетка должна быть в свободном доступе.
Я киваю
– Доктор скоро придет, – говорит она.
Она смотрит на меня с такой жалостью, словно хочет обнять. Я часто наблюдаю подобное. Особенно от очень милых медсестер. Я напоминаю им о том времени, когда они были в самом расцвете сил, молодые, энергичные и полные жизни. И они пытаются представить себя на моем месте в этом возрасте, и их глаза наполняются жалостью ко мне. Я к этому привыкла. Иногда я даже жалею себя, но думаю, что это не связано с болезнью. Я думаю, что у всех людей, есть определенная степень жалости к себе.
Я выдыхаю, нервничая больше, чем когда-либо, находясь в кабинете врача. Мои руки дрожат, когда я снимаю блузку. Я торопливо надеваю больничный халат и сажусь на смотровой стол. Здесь холодно, поэтому я потираю руки, борясь с ознобом. Я сжимаю колени вместе, а затем сжимаю их руками, изо всех сил стараясь не думать о причине, по которой я здесь. Я потею, когда нервничаю. А потной я быть не хочу.
Я чувствую, как сжимается моя грудь, а затем горло начинает зудеть, и я закашливаюсь. Я кашляю настолько сильно, что мне приходится встать и схватиться за раковину, чтобы удержать равновесие. В самый разгар одного из приступов кашля раздается стук в дверь, я оборачиваюсь и вижу, как медсестра заглядывает в комнату:
– Вы в порядке?
Я киваю, все еще кашляя. Она подходит к раковине, хватает стакан и наливает воды. Но сейчас я совсем не хочу промачивать горло. Я беру стакан и благодарю ее, но жду, пока мой кашель стихнет, прежде чем сделать глоток. Она снова выходит из комнаты. Я возвращаюсь к смотровому столу, и как только сажусь, раздается еще один стук в дверь.
Ну вот и все.
Дверь открывается, и мое сердце начинает колотиться сильнее. Рада, что никто не измеряет мне давление в данную секунду. Прежде чем поднять глаза, он открывает мою карту. Затем, едва раскрыв ее, он делает паузу, вероятно, потому что шокирован, увидев мое имя на карте.
Я знала, что он будет удивлен. Черт возьми, я сама удивлена, что набралась смелости прийти сюда.
Джейк тут же поднимает голову и смотрит на меня. Мне приходит мысль, что пожалуй существовали способы достучаться до него и получше. Но я ощущаю, что мое бесспорное влечение к нему такое же явное, как и мое отрицание этого. Я все еще чувствую себя виноватой за то, как мы расстались несколько дней назад. Но с тех пор, как он вышел в мою парадную дверь, я только и делаю, что грущу, вспоминая, как хорошо нам было вместе. Весело. Легко. Я не перестаю думать о нем. Особенно
Я всю неделю только об этом и думала. Конечно, он просто готовил завтрак для меня. Но когда симпатичный врач готовит вам завтрак, этот завтрак превращается в обед, а затем в ужин, потом снова в завтрак, затем в совместные поездки по выходным, потом в совместные покупки продуктов, а в конечном итоге этот врач превратился бы в контактное лицо для звонков из больницы в экстренных ситуациях.
Так что да, он просто готовил мне завтрак. Но из-за того, как сильно он мне нравится, этим бы все не ограничилось. И мысль о том, что он был бы вынужден заботиться обо мне, огорчает меня.
Но, с другой стороны, я не могу перестать думать о нем. И когда я думаю о нем, у меня возникает пустота в животе, которая отвлекает меня и заставляет всему, что я хочу от жизни, меркнуть в сравнении с мыслью, чтобы провести с ним время. Но сама идея позволить себе эмоциональную привязанность с ним, просто печалит меня, потому что я знаю, что ничем хорошим это не кончится. И что же делать? Что выбрать? Избегать его и страдать? Или обнять его и страдать?
В любом случае, я буду страдать.
И вот... я здесь. Притворяюсь в необходимости консультации кардиолога, чтобы дать ему понять, что я слишком остро отреагировала. А также объяснить, что прыгать с тарзанки в одиночку просто скучно.
Я вижу удивление на лице Джейка, но он хорошо его скрывает. Он снова смотрит в мою карту.
– Судя по всему, вы здесь потому, что жалуетесь на учащенное сердцебиение.
Я вижу усмешку, которую он подавляет, прежде чем снова посмотреть на меня.
Я киваю.
– Что-то вроде того.
Джейк внимательно оглядывает меня с головы до ног, потом кладет карту на стол и подносит стетоскоп к ушам. Он садится на кресло и поворачивается ко мне.
– Давайте послушаем.
Боже. На самом деле у меня нет учащенного сердцебиения. Он знает, что это был всего лишь предлог встретиться с ним. А теперь он собирается слушать мое сердце из чистого упрямства, потому что знает, что я сейчас жуть как нервничаю. И оно будет колыхаться очень быстро, потому что сегодня в своем белом халате со стетоскопом, восседая на кресле на колесиках, он выглядит потрясающе. Если он прямо сейчас реально послушает мое сердцебиение, то может смело бежать за дефибриллятором.
Он подкатывается на кресле прямо к смотровому столу. Так близко ко мне. Теперь мы смотрим друг другу в глаза, когда он поднимает стетоскоп и прикладывает его к моему сердцу. Он закрывает глаза и опускает голову, как будто на самом деле сосредотачивается на моем сердцебиении.
Я тоже закрываю глаза, потому что мне нужно успокоиться. Он слушает мое сердцебиение, теперь цель моего визита совершенно очевидна. Я не открываю глаз, даже когда он отводит от меня стетоскоп. Он выдерживает паузу, а затем тихо спрашивает: