Может сейчас
Шрифт:
Я поворачиваю телефон лицом к пустому коридору и направляю его на дверь Мэгги.
– Я в больнице навещаю больного друга, – я снова поворачиваюсь лицом к телефону. – Если она захочет меня видеть.
– Почему нет? – спрашивает Джастис.
Я пристально смотрю на него, потом качаю головой. Я не хочу говорить это вслух.
– Это не имеет значения.
– Она на тебя сердится?
Это слишком странно-говорить с ним о девушке, с которой я ходил на свидание, и которая не является его матерью. Как бы небрежно он ни говорил об этом, не уверен, что когда-нибудь я буду чувствовать себя
– Я не говорю с тобой о своей личной жизни.
Джастис наклоняется вперед и подражает моему выражению лица.
– Я припомню этот разговор, когда начну встречаться.
Я смеюсь. Ему всего одиннадцать, а он уже умнее большинства взрослых.
– Ладно. Если я расскажу тебе о ней, если ты пообещаешь, что расскажешь мне, когда поцелуешь девушку в первый раз?
Джастин кивает.
– Только если ты не скажешь маме.
– По рукам.
– По рукам.
– Ее зовут Мэгги, – говорю я. – Мы ходили на свидание во вторник, и я почти уверен, что нравлюсь ей, но она не хочет встречаться со мной снова, потому что ее жизнь очень суматошна. Но сейчас она в больнице, и я собираюсь навестить ее, но понятия не имею, как себя вести, когда войду в эту дверь.
– Что значит, ты не знаешь, как себя вести? – спрашивает Джастис. – Ты не должен рисоваться или притворяться в присутствии других людей. Ты всегда говоришь мне быть самим собой.
Мне нравится, что мои советы по воспитанию действительно доходят до него. Даже если мой собственный совет не будет мной же воспринят.
– Ты совершенно прав. Я должен просто войти и быть самим собой.
– Будь самим собой. Только не включай доктора.
Я смеюсь.
– Что это вообще значит?
Джастис наклоняет голову и делает такую гримасу, которая, вероятно, выглядит так же, как выражение лица, которое делаю я.
– Ты классный папа, но, когда ты переходишь в режим доктора, это так скучно. Если она тебе нравится, не говори ни о работе, ни о медицине.
Режим доктора? Я смеюсь.
– Есть еще какой-нибудь совет, прежде чем я войду туда?
– Принеси ей батончик «Твикс».
– «Твикс»?
Он уверенно кивает.
– Да, если бы кто-то принес мне «Твикс», я бы захотел с ним подружиться.
Я киваю.
– Ладно. Хороший совет. Встретимся с тобой сегодня вечером, и я расскажу, как все прошло.
Джастис машет рукой, а затем заканчивает FaceTime.
Я кладу телефон в карман и иду к двери Мэгги. Просто быть самим собой. Я стою перед дверью и делаю успокаивающий вдох, прежде чем постучать. Я жду, что она скажет: «Войдите», прежде чем открыть дверь. Когда я прохожу в палату, она лежит, свернувшись калачиком на боку. Увидев меня, она улыбается и приподнимается на локте.
Ее улыбка – это все, что мне требовалось.
Я подхожу к ее постели, пока она поправляет ее, слегка приподнимая голову. Я сажусь на пустой стул рядом с кроватью. Она перекатывается на бок, кладет руку под голову и ложится на подушку. Я протягиваю руку и кладу ладонь ей на голову, затем наклоняюсь и нежно чмокаю ее в губы. Когда я отстраняюсь, то понятия не имею, что сказать. Я кладу подбородок на перила кровати
Мне нравится быть рядом с ней. Я переполнен адреналином, как будто среди ночи в прыжке с парашютом. Но несмотря на адреналин, на то, что я касаюсь ее волос, на то что она улыбается мне, когда я вхожу в дверь, в ее глазах я вижу, что мой парашют вот-вот не сработает, и мне предстоит свободное падение в одиночество, впереди меня не ждёт ничего, кроме страшного удара.
Ее взгляд на мгновение рассеивается. Она подносит кислородную маску ко рту и делает глубокий вдох. Когда она убирает ее, то снова заставляет себя улыбнуться.
– Сколько лет твоему ребенку?
Я прищуриваюсь, удивляясь, откуда она знает это обо мне. Но тишина в комнате подсказывает ответ. Все, что происходит за этой дверью, слышно очень отчетливо.
Я убираю руку с ее волос и опускаю ее на руку, лежащую на подушке. Я мягко провожу круг вокруг того места, где капельница приклеена к ее коже.
– Ему уже одиннадцать.
Она снова улыбается:
– Я не пыталась подслушивать.
Я качаю головой:
– Все нормально. Я не пытался скрыть, что у меня есть ребенок. Я просто не знал, как заговорить об этом на первом свидании.
Я забочусь о нем, поэтому мне кажется, что я должен ограждать эту часть своей жизни, пока не буду уверен, что захочу этим поделиться.
Мэгги понимающе кивает и переворачивает руку. Она позволяет мне на мгновение провести пальцем по коже на ее запястье. Она наблюдает, как мои пальцы скользят по ее ладони, вниз по запястью, пока не достигают капельницы.
– Как его зовут?
– Джастис.
– Прекрасное имя.
Я улыбаюсь.
– Он замечательный ребенок.
Я продолжаю касаться ее руки, но на какое-то время мы замолкаем. Я не хочу углубляться в этот разговор еще дальше, потому что знаю, что он пойдет не туда, куда мне надо. Но в то же время, если я буду продолжать молчать, она может перехватить инициативу и снова начать рассказывать мне, почему она не хочет отношений.
– Его мать зовут Крисси, – говорю я, заполняя тишину. – Мы начали встречаться, потому что у нас было много общего. Мы оба хотели поступить в медицинскую школу при университете. Мы оба были приняты в Техасский университет. Но потом она забеременела от меня в выпускном классе. Она родила Джастиса за неделю до окончания школы.
Я перестаю гладить ее кожу и провожу пальцами по ее пальцам. Мне нравится, что она мне позволяет это. Мне нравится чувствовать, как ее рука обвивает мою.
– Я впечатлена, что вы двое родили ребенка в средней школе и все же каким-то образом сумели стать врачами.
Я ценю, что она понимает, насколько тяжело нам далось образование.
– Во время ее беременности был период, когда я перебирал другие профессии. Те, что попроще. Но когда я впервые увидел малыша, то понял, что не хочу, чтобы он считал себя обузой в нашей жизни просто потому, что мы были так молоды. Мы делали все, что могли, чтобы добиться всего, о чем мечтали. Это была непростая задача: два подростка с младенцем пытались одолеть медицинский. Но мама Крисси была и остается нашей спасительницей. Мы бы не справились без нее.