Мрачные ноты
Шрифт:
И мне нравится изнывать в этом предвкушении. Ждать его наставлений. Его ласки. Пребывать в ожидании неизвестности.
— Начни сначала, — доносится его голос из темноты зрительного зала.
Театр полностью наш. Эмерик где-то на первых рядах, но я не вижу его за ярким светом софитов.
Склонившись над клавишами, погружаюсь в сюиту Чайковского «Щелкунчик». Мои руки разрывают полотно надрывного тремоло, пальцы парят, стремительно меняя клавиши. Я играла это произведение так много раз, что выучила его наизусть, и мои руки действуют
К тому моменту, когда стрелка на моих часах достигает семи, пот омывает мою кожу, а руки немеют от судорог. Эмерик лишь пару раз прерывал меня, чтобы указать на некие небрежности. Черт, он был настолько тих на протяжении последнего часа, что я задаюсь вопросом, не ушел ли он.
Я отстраняюсь от фортепиано и, щурясь, вглядываюсь сквозь свет.
— Ты там не заснул?
— Нет. — Эмерик откашливается. — Это было великолепно, мисс Уэстбрук. — Его бархатистый глубокий голос эхом заполняет пространство театра. — Эта сцена недостойна вас.
Волны тепла разливаются внутри меня, витиеватыми путями пробегая по моим рукам, между грудями и вдоль позвоночника.
— А как насчет сцены «Леопольда»? — Я слегка наклоняю голову в бок, щурясь от яркого освещения. — Ну, знаешь, если уж я туда стремлюсь...
— «Леопольд» — это лишь навязчивая идея, засевшая в твоей голове. Бери выше. Перспективнее.
— Что-то лучше престижной консерватории? — Я поджимаю губы. — Что это может быть?
— В мире нет такой сцены, которая бы заслуживала тебя в полной мере. Но тебе необходим кто-то достаточно страстный, чтобы питать тебя.
Вот это поворот. Я никогда раньше не задумывалась об этом.
— Подойдите сюда.
Это дежурный приказ, который мог быть обращен к любому из его учеников, как простое «сядьте», «прекратите болтать», «отвечайте на вопрос», но для меня в нем был более глубокий смысл.
Я ощущаю дрожь в ногах, когда поднимаюсь со стула. Мое дыхание замедляется с каждым шагом к нему, вниз по ступенькам сцены в темноту пустого зала.
Эмерик расположился в первом ряду, чуть в стороне, в тени от света рамп. С лодыжкой, положенной на колено, и предплечьями на подлокотниках, он олицетворяет собой спокойствие и абсолютное самообладание. Но его взгляд холодный и пронзающий, сверлящий меня насквозь.
Я останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки, и мое внимание привлекает восставшая твердая плоть в его брюках.
— Айвори. — Его соблазнительный тон заставляет меня поднять голову.
Я потираю затылок.
— Ты... Эм, возбужден. Это из-за моего выступления?
— Что бы ты ни делала, это заводит меня, — шепчет он. — Особенно утонченные движения твоего тела, когда ты играешь. Я желаю, чтобы ты сидела обнаженной за фортепиано и двигала бедрами, словно совокупляешься с нотами.
Между моих ног вспыхивает пожар, охватывая каждый сантиметр моего тела. Я жажду освободить его из брюк и ощутить твердость члена в своих руках.
Эмерик проводит пальцем по нижней губе.
— Должность солистки в постановке твоя.
Я восторженно вздыхаю, ощущая покалывания в конечностях.
— Благодарю.
— Мне нравится твоя благодарность. — Он облизывает губы. — Но ты правда заслужила это, Айвори. Ты станешь звездой этого шоу.
На словах он восхваляет лишь мой талант, но искры в его глазах, когда он скользит взглядом по изгибам моего тела, проникая прямо под кожу, говорят о том, что он восхищается мной всецело. Он видит меня глубже, знает меня лучше, чем кто-либо, и ему явно нравится то, что открывается его глазам.
Спонтанная и крайне странная потребность зарождается в моей груди, прорастая из самых потаенных глубин моего существа. Потребность доставить Эмерику удовольствие, познать ту самую силу, дарующую ему власть.
Я отвожу его ногу, лежащую на колене, пока та не оказывается на полу. Он приподнимается с места, но я останавливаю его, положив руки на его крепкие словно камень бедра. Затем опускаюсь на колени между его расставленных ног.
— Айвори, — предупреждающе рычит он, когда его рука оказывается у меня в волосах.
Преисполнившись решительностью, я впервые касаюсь его члена через ткань брюк.
— Я хочу попробовать это.
— Черт. — Его резкий выдох эхом разносится по огромному пространству зала. Хватка в моих волосах крепчает, неся за собой щиплющую боль. — Только не здесь.
Если мы потратим время на дорогу до его дома, то я растеряю все самообладание. Я презирала ощущение мужчины в своем рту после того, как Лоренцо провернул подобное со мной. Рвотные позывы, невозможность дышать и тотальное унизительное чувство от чего-то мерзкого, брызнувшего мне на язык...
Я хочу, чтобы с Эмериком все было иначе. Желаю, чтобы он показал мне, каково это — действовать по зову собственной природы.
Замкнутая в кольцо его железных мышц торса и ног, я скольжу рукой по его пульсирующему твердому стволу.
— Я готова быть у тебя в ногах. Преклоняться пред тобой. Исполнять любое твое желание. Просто... позволь мне это.
— Разрази меня гром. Как, черт возьми, я могу сказать на это «нет», — с его губ срывается глубокий, хриплый звук.
Намотав мои локоны себе на кулак, Эмерик окидывает взглядом зал, останавливаясь на закрытых дверях.
Вспоминает ли он в этот момент о Джоанне и о том, как их застукали?
Вечер пятницы. Время за семь вечера. Должно быть, в Кресент-холле нет никого кроме нас, да никто и не приходит в театр во внеурочные часы. Но даже если эти двери распахнутся, я поднимусь с колен раньше, чем кто-нибудь заметит нас. К тому же, в тусклом свете видна лишь моя спина, Эмерик же полностью скрыт в тени.
Я знаю, что он делает такие же выводы, прежде чем дать мне добро.
— Возьми его, — полушепотом рычит Эмерик.