Мраморный меч
Шрифт:
Неожиданно щенок зарычал, оскалил мелкие клыки. Это удивило не только саму Теру, но и Освальда. Вот только если она радовалась, то супруг злился, скрещивал руки на груди. Очень злился. Чтобы не нагнетать обстановку, она погладила щенка между ушей.
Прошу, не провоцируй его, маленький.
– Освальд, это единственное, о чем я прошу. Давай его оставим, – дрожащим голосом повторила она и невольно шмыгнула носом. Одежда мокрая и тяжелая, щенок тоже тяжелый, а руки и тело дрожали от страха и холода.
Освальд посмотрел на нее, потом на щенка и тяжело вздохнул.
– Иди помойся. От тебя псиной воняет.
Впервые Тера была благодарна супругу, поэтому улыбнулась слабо, кивнула и быстро
– Я помою его и отнесу на кухню. Там тепло, и еда есть.
Тера погладила собаку между ушей, посмотрела в его глаза-бусинки и пересилив себя, аккуратно вложила его в тонкие руки слуги. Смотрела, как его уносили, вслушивалась в тихий шум особняка и понимала, что вновь одна. Она знала свое место в этом доме, понимала, зачем намыливала кожу до покраснения, высушивала волосы полотенцем и не надевала ничего, кроме тонкой сорочки.
Глаза обожгли слезы, когда Тера дотронулась до железной, холодной ручки. Там, в спальне, уже ждал супруг и новое унижение, усиленное в несколько раз ее просьбой, неповиновением и работой, которая не шла. Растерев слезы по лицу в тщетной попытке стереть, Тера вдохнула, судорожно выдохнула и с силой открыла дверь, запрещая думать о плохом. И хорошем тоже.
Освальд стоял у кровати и придирчиво осматривал белье, словно выискивал там грязь или другие пятна. Наверное, так и было, потому что он педантичен и фанатичен во всем, особенно если дело касалось чистоты и лаборатории. Хотя по отношению к работе Освальд не только педантичен, но и мнителен, поэтому кабинет всегда закрыт, а все бумаги хранились в сейфе.
– Ты долго. Иди сюда.
Это была не просьба. Освальд даже не посмотрел в ее сторону, лишь расстегнул ремень брюк. В этот момент Тера пожалела, что надела сорочку и вышла из ванной. Жалела, но послушно закрыла за собой дверь и подумала о Лондоне. Да, Лондон был прекрасен.
3
Глубокий, приятный голос певца отражался от пустых каменных стен и приобретал совершенно новые, необычные нотки. Тера с наслаждением вслушивалась в немного механический призвук саксофона и скачущий голос. Новенький граммофон с большой, позолоченной трубой стоял на тумбе с литыми ручками, спица бегала по виниловой пластине, подпрыгивала и вновь опускалась. Такой же, но чуть поменьше стоял в библиотеке, только на нем ставили в основном классические произведения. Их Тера тоже любила, но больший трепет вызывал джаз. От звуков саксофона она готова была танцевать и на душе сразу становилось легко.
Даже сейчас, в окружении незнакомых людей, она чувствовала, как тело лишь на миллиметр двигалось то вправо, то влево. Улыбка, не натянутая, а вполне умиротворенная не сходила с лица. Она здоровалась с вновь прибывшими друзьями супруга и его семьи, перекидывалась парой слов с женщинами, с которыми стоило бы завести хорошие отношения. Зал наполнял приглушенный смех, цокот тонких шпилек о деревянный пол и звон бокалов с золотистым шампанским. Молодые девушки и женщины крутились, показывали платья с пайетками и длинной бахромой, которая как шерсть собаки колли разлеталась из стороны в сторону. На плечах у многих лежали меховые воротники, а в руках, между пальцами тлели тонкие сигареты. Тера медленно плавала среди гостей, ловила закрытыми черными туфлями длинные перья, смотрела на свои руки, скрытые плотными рукавами, и улыбалась на очередную шутку какого-нибудь гостя.
Многие уже обсудили погоду в туманном Лондоне и перешли к более насущным проблемам. Тера перетекала из одной компании в другую и, в наглухо застегнутом платье бордовом платье, смотрелась инородно. Она не оголяла спину, покрытую длинными царапинами от трости, не показывала бока с большими синяками от острого носка ботинка. Приучила себя делать низкие
– Прекрасный вечер, миссис Пикфорд.
– Благодарю вас, миссис Блэкберри. Мне есть на кого ровняться, – так же улыбаясь говорила она и сама не верила своим словам. Все эти обмены любезностями ей не нравились, как и оценивающий взгляд матери мужа.
Лотти, тебе бы тут определенно понравилось.
Вскоре щеки неприятно ныли, а улыбка выглядела не такой широкой и радушной. Благо на нее никто уже не обращал внимание, занятые обсуждением последних новостей моды или искусства, дамы стояли возле колонн и редких картин. Джентльмены же стремились к уединению и сидели рядом с приоткрытыми окнами в глубоких креслах. Все они стремились угодить Освальду, который занимал не последнее место в научных кругах. Тера несколько раз находила на полу плотные листы, исписанные химическими формулами, собирала их, уже не силясь понять латинские названия. Порой это сходило ей с рук, а когда муж был в плохом настроении, он или грубо брал ее прямо на узком диванчике, или бил сильно, целясь в живот. Последние несколько дней он всегда закрывал свой кабинет на ключ, который носил в нагрудном кармане.
Пусть алкоголь будет тебе сегодня другом и любимой женой, дорогой супруг, а одеяло и пустая постель ее объятиями.
Тера вновь посмотрела на супруга с вечно искривленными в усмешке губами и пошла к выходу из большого зала. Каблуки отбивали дробь, четкий марш, заглушаемый прекрасными джазовыми мотивами. Она поставила полупустой фужер на поднос парнишки, который работал в их доме второй месяц, и вышла. Улыбка с лица буквально пропала, как пропадали пятна чая под натиском мокрой тряпки. Тера не обернулась, проваливалась в полутьму мертвых коридоров, предчувствуя завтрашний скандал. Миссис Пикфорд давно не приглашала на светские мероприятия ее семью: ни мать с отцом, которые заведовали теперь небольшой фабрикой, ни сестру, поступившей в престижный университет. Лишь Иудина ходила среди гостей, но всегда уходила под руку с каким-нибудь мужчиной, а потом жаловалась, когда ей разрешали приехать на полуденный чай.
Все дальше становились звуки саксофона, а слова еще никому не знакомого певца расплывались, сливались в одно мелодичное мычание. Тера потерла ноющий бок, покрытый синяками, все еще чувствительными ссадинами и улыбнулась слабо. По длинному, алому ковру с коротким ворсом бежал Мино, уже не щенок, а большая и грозная собака, остающаяся ребенком в душе. Черный доберман, с трогательными коричневыми пятнами на грудке и мордочке, глухо лаял, ластился к ее ладони и вилял коротким хвостом.
– Тише, Мино, – строго сказала она и погладила пса между ушей. Скольких сил и терпения ей стоило их поднять. Ее маленькая радость и гордость, пес, которого все боялись и ненавидели одновременно. Мино рос быстро и слушался лишь Теру, которая посвящала его тренировке все свое свободное время.
После ее слов Мино сел и резко замолчал, подставляя под ласковые касания свою большую морду с острыми ушами. Доберманы не милые собаки и все в особняке знали это. С его появлением в округе не гуляли больше коты и голуби, миссис Пикфорд пришлось отвезти свою любимую кошечку в свой особняк. Мино оберегал свои границы и мог перегрызть горло тем, кто пробирался, кто угрожал его хозяйке и ее покою.
– Мой ласковый, – зашептала она и принялась гладить пса уже двумя руками. Тера любила Мино как собственного ребенка и полюбила его сильнее, когда он бросился защищать ее от злого мужа. Тогда ей досталось чуть меньше, а у супруга неделю заживала царапина на ноге. Теперь Освальд злился чаще, а Мино рычал на него, пока Тера не требовала его успокоится или уйти. Все же портить отношения с мужем не стоило.