Мсье Лекок
Шрифт:
– Господин Табаре?..
– Домовладелец?.. О, он болен.
– Серьезно?.. – спросил обеспокоенный Лекок.
– Хм!.. Не знаю, – ответил консьерж. – Его замучила подагра…
И голосом, полным лицемерного сочувствия, добавил:
– Со стороны господина очень неразумно вести подобный образ жизни… Женщины хороши в свое время, но в его-то возрасте!..
Полицейские обменялись лукавыми взглядами и, едва повернувшись спиной к консьержу, рассмеялись…
Продолжая смеяться, они позвонили в дверь квартиры на втором этаже. Открывшая дверь толстая, высокая девица сказала, что ее хозяин принимает, хотя
– Только, – добавила она, – сейчас у него врач. Не угодно ли этим господам подождать, пока он уйдет?..
«Эти господа» ответили положительно, и экономка провела их в прелестную библиотеку и предложила сесть.
Домовладелец, к которому Лекок пришел за советом, был широко известен в префектуре полиции благодаря своей тонкой проницательности. Его прозорливость граничила с неправдоподобием.
Когда-то он был служащим ломбарда, до сорока пяти лет жившим более чем скромно на свое жалкое жалованье. Но, неожиданно получив наследство, он разбогател, тут же уволился, однако вскоре стал скучать по заведению, которое прежде проклинал. Он попытался развлечься, стал коллекционировать старые книги. В огромных дубовых шкафах у него скопились целые горы печатных изданий… Но попытка оказалась иллюзорной. Скука не отступала.
Он худел и желтел на глазах, истратил около сорока тысяч ливров ренты, но тут его осенило. Это произошло однажды вечером, когда он читал мемуары известного инспектора Сыскной полиции, человека, наделенного острым чутьем, стремительного, как лезвие ножа, гибкого, как стальной клинок, одного из тех, кого правосудие пускает по следам преступления. Его вдруг ослепил яркий свет.
– И я тоже!.. – вероятно, воскликнул он. – Я тоже полицейский!
И он решил это доказать. Он просто должен был это сделать.
С этого дня он с лихорадочным интересом принялся разыскивать документы, имеющие отношение к полиции. Письма, мемуары, рапорты, памфлеты, подборки судебных реестров – все шло в ход, он читал все, расширяя свой кругозор.
Было совершено преступление? Он отправлялся за город, собирал сведения, устанавливал детали и проводил собственное небольшое расследование, удачное или неудачное в зависимости от того, подтверждал или опровергал суд его прогнозы. Однако платонические поиски недолго его удовлетворяли. Неистребимое призвание влекло его к той таинственной силе, голова которой находится на набережной Орфевр, а всевидящие глаза – везде.
Желание подталкивало его стать одним из колесиков механизма, который казался ему восхитительным. Он трепетал от удовольствия и тщеславия при мысли, что мог бы быть, как любой другой, одним из служителей этого провидения в миниатюре, уполномоченных карать преступников и способствовать торжеству добродетели. Сотни раз ему хотелось попросить небольшое задание, и сотни раз его удерживал стыд перед людьми, то, что он, разгневавшись, называл глупыми предрассудками.
«Что будут говорить, – думал он, – если узнают, что я, парижский буржуа, домовладелец и сержант Национальной гвардии… Орел или решка…»
Но от судьбы не уйдешь. Однажды вечером, когда уже смеркалось, он, набравшись мужества, украдкой пришел в Сыскную полицию, чтобы покорнейше попросить дать ему какую-нибудь работу. Сначала ему оказали холодный прием. Черт возьми!.. Столько просителей. Но он так ловко настаивал,
Успех, одержанный им там, где другие потерпели поражение, придал ему значимость. Он возгордился и смог задействовать все свои удивительные способности настоящей ищейки. Дело госпожи В…, жены банкира, упрочило его репутацию. Полиция обратилась к нему за советом, когда сама сбилась с ног. Он, прибегнув к математической дедукции, доказал, как дважды два четыре, что уважаемая дама сама себя обокрала, если можно так выразиться. Полиция начала вести поиски в этом направлении… Он оказался прав.
После этого случая в течение многих лет к нему обращались за советом и просили высказать мнение относительно самых запутанных дел. Однако нельзя сказать, чтобы он служил в префектуре. Служить означает получать жалованье, но этот странный полицейский никогда не соглашался принять хотя бы один су. Он все делал исключительно ради собственного удовольствия, ради удовлетворения всепоглощающей страсти, ставшей его образом жизни, во имя славы, во имя чести. Он охотился на мерзавцев в Париже, как другие охотятся на кабанов в лесу. Свое занятие он находил исключительно полезным, а главное – волнующим, возбуждающим.
Когда выделенных ему средств оказывалось недостаточно, он охотно брал деньги из собственного кармана. И никогда полицейские, работавшие с ним, не уходили, не унося с собой знаки его великодушия, выраженные в звонкой монете.
Из-за всего этого он нажил немало врагов. Он работал за двух инспекторов, и даже лучше них. Его прозвали «сбивателем цены», и это было сущей правдой. При одном его имени Жевроль недовольно морщился. Тем не менее завистливый инспектор сумел ловко обратить себе во благо ошибку, допущенную этим бесценным помощником.
Упрямый, как все люди, охваченные неистовой страстью, папаша Табаре однажды чуть не помог приговорить к смерти невиновного бедного портного, обвиненного в убийстве жены. Эта беда охладила пыл славного малого, а горькое разочарование заставило его удалиться на покой. Теперь он крайне редко появлялся в префектуре полиции.
Однако, несмотря ни на что, он остался оракулом, уподобившись великим адвокатам, которые, устав выступать в суде, продолжают одерживать победы в своих кабинетах, предоставляя другим оружие, чтобы те просто воспользовались им. Когда в Сыскной полиции уже не знали, к какому святому обращаться за помощью, все говорили: «Надо спросить у Внеси-Ясность!» Именно так прозвали папашу Табаре, поскольку он не уставал твердить: «В это дело надо непременно внести ясность».
Возможно, это прозвище, этот псевдоним помогло ему сохранить в тайне свою службу в полиции. Никто из его друзей ни о чем не догадывался.
Свою беспокойную жизнь во время расследования, странных визитеров, которых он принимал, постоянную занятость – все это он убедительно объяснял несвоевременными галантными похождениями.
Консьерж дома, равно как друзья и соседи, тоже стал жертвой обмана. Все судачили о так называемых излишествах, смеялись над ночами, которые он проводил вне дома, называли его потешным стариком, старым волокитой за юбками… Но никому никогда не приходила в голову мысль, что Внеси-Ясность и папаша Табаре – это один и тот же человек.