Мстительная волшебница
Шрифт:
Супруги с облегчением вздохнули и как будто даже повеселели. Но ведь это еще полдела… полдела…
Женщина, теребя кусок выгоревшей бязи, служившей ей платком, смущенно обратилась к писарю:
— Пожалуйста, не бери с нас много!
— Правда, — закивал мужчина и показал на больную руку, — не бери много.
Писарь достал из книжной обложки с надписью «Морское общество» чистую бумагу, заложил ее в машинку и начал печатать. Лицо его, обычно мягкое и приветливое, стало жестким. Худые руки двигались как-то вкось, буквы ложились неровно, но
Прежнего тихого человека с опущенными плечами как не бывало. Передо мной сидел вдохновенный художник, уверенно держащий в руках кисть.
Быстрым движением он вытянул из машинки бумагу, достал из внутреннего кармана пиджака тонкую тетрадь в потрепанном переплете, открыл ее, взял марку в шестнадцать курушей, лежащую рядом с грязной бумажкой в две с половиной лиры, и наклеил ее на прошение.
— Поставь здесь свою подпись!
Рабочий не мог взять перо больной рукой, а женщина была, видимо, неграмотной.
— Не беда, — подбодрил мужчину писарь, — давай палец, приложи-ка его сюда. Вот так… готово…
Он сложил прошение вдвое и подал его рабочему.
— Сейчас же, — сказал писарь, — ступай в прокуратуру. Я написал все, чего вы просите. Добивайтесь своего. Как это так, не дают?!
Он повернулся ко мне.
— Вы?..
Я подал бумаги.
Рабочий и его жена не уходили. Они громко спорили о чем-то на непонятном нам языке. Кажется, женщина не хотела отдавать деньги, зажатые в кулаке, а мужчина взывал к ее совести: «Постыдилась бы. Отдай!»
Женщина готова была расплакаться. С неохотой она протянула деньги писарю. А тот словно уж и забыл о просителях. Наконец он поднял голову и посмотрел на деньги. Одна монета в двадцать пять курушей, две по десять и одна в пять курушей… И, взяв с ладони женщины монету в пять курушей, писарь дал ее светловолосой девочке.
— Возьми, доченька. Мне денег не надо, а вам, глядишь, пригодятся.
Просители от неожиданности растерялись, потом весело переглянулись и обратили на писаря взгляды, полные благодарности.
Он ничего не заметил.
Радость
•
Когда пароход, шедший от Эюба, покинул пристань Фенер и взял курс на Касымпаша [9] , в прокуренный салон второго класса вошла девочка лет семи-восьми и тоненьким голоском сказала:
— Уважаемые пассажиры, внимание! — Она оперлась ладошками о пол, сделала стойку и стала легко передвигаться на руках, подметая рыжими волосами грязный пол. Пройдя из конца в конец салона, малышка ловко вскочила и поклонилась публике.
9
Эюб, Касымпаша — пристани в заливе Золотой Рог.
На
Пассажирам уже порядком надоели продавцы таблеток, разноцветных лезвий, всевозможных кремов, святых печатей, талисманов, и потому они, зная заранее, что дело и на этот раз касается кармана, не обращали на девочку внимания. А та и не ждала его. Она делала одно упражнение за другим и после каждого номера старательно кланялась. Вот и последний акробатический трюк. Девочка села, положила на плечи сначала левую, потом правую ногу, вывернулась, просунула голову меж ног и, уподобившись странному одноглазому зверьку, пошла по кругу мимо пассажиров.
На нее по-прежнему не обращали внимания. Вдруг девочка вскочила на ноги, распрямилась, словно внезапно высвободившаяся пружинка, и снова поклонилась. Вот теперь можно и деньги собирать. Детская ручонка, которой следовало бы держать перо, потянулась за копейками… Девочка, казалось, равнодушно обходила пассажиров, но замечая или делая вид, что не замечает тех, кто ее ругал. Лишь резкое движение головы, которым она отбрасывала волосы со лба, выдавало ее волнение. Дойдя до меня, малышка остановилась, уставилась своим единственным голубым искрящимся глазом.
— Подойдешь ко мне, когда обойдешь всех, — сказал я.
Она продолжала смотреть на меня. Я достал монету в двадцать пять курушей.
— Получишь вот это.
Она удивленно пожала худыми плечиками.
— Я не Несрин…
— А кто такая Несрин?
— Ты не знаешь?
— Нет.
— Тогда почему ты даешь мне так много?
— За твое выступление.
— За это никто не дает двадцать пять курушей.
— Я дам.
— Правда?
— Правда.
Она смерила меня недоверчивым взглядом, сложила губки и сказала:
— Давай!
— Когда обойдешь других.
— Дай сейчас. Чего зря тянуть время.
— Почему зря?
— Все равно много не дадут. Посмотри, — она раскрыла ладошку, в ней лежали три желтые монеты, — вот так каждый день. Стараешься, зарабатываешь, а потом дома и это отберут.
— Кто отберет?
— Отец с матерью.
— Чем же занимается твой отец?
— Он акробат.
— А мать?
— Тоже… мы все акробаты. У нас даже шатер есть, проволока, снаряды, но…
— Что «но»?
— Отец водку пьет, и мать с ним, гони им двадцать пять курушей, и все тут.
— Эту тоже отдашь им? — я показал монету.
— Нет.
— Почему?
— На деньги, которые я зарабатываю до обеда, я как следует ем — раз, хожу в кино — два, пью лимонад — три. В Касымпаша сегодня такой фильм идет…
Ее единственный глаз вспыхнул голубым огоньком. Я достал еще двадцать пять курушей.
— И это тебе дам.
Голубой глаз засветился ярче.
— Правда? Ты хочешь дать мне двадцать пять курушей? За что? Мне никогда не дают так много.