Мудрецы Талмуда

Штайнзальц Адин

Еще одной гранью личности Рабби является его особое отношение к ивриту. Это отношение сказалось на традиции, у истоков которой он стоял. Традиция обращена к потомкам. Дом рабби Иеѓуды ѓа-Наси оставался одним из последних мест, где звучал разговорный иврит. Рассказывают, что мудрецы спрашивали у служанки Рабби значение ивритских слов, которых не знал никто в доме учения [14] . Необычайная чувствительность Рабби к языку отразилось в специфических мишнаитских формулировках. Ибо редактирование Мишны, помимо анализа и отбора огромного количества материала, поставило также языковую проблему. Необходимо было привести мнения множества мудрецов, принадлежавших к разным эпохам и школам. В этом секрет изобилия языковых форм, встречающихся в Мишне. Мы найдем здесь не только древний пласт языка, восходящий к эпохе, которая предшествовала строительству Второго Храма, но и тонкие различия между Иерусалимским и иудейским, или галилейским, диалектами. Перед Рабби стояла задача отчеканить из этого лексического многообразия четкое языковое единство, унифицировать терминологию, обслуживающую разные темы, а также разработать основы ѓалахической терминологии, которой смогли бы воспользоваться последующие поколения. Одновременно следовало позаботиться о точности формулировок, о доступности для понимания и об удобстве изучения. Ведь несмотря

на все сокращения, Мишна оставалась весьма сложным сооружением.

[14]

Не знали мудрецы что такое серугин и пришли спросить служанку Рабби. Увидев их, она простерлась ниц. Сказала им: Почему входите вы серугин-серугин (по очереди, вперемежку)? — и они поняли значение слова. (Рош ѓа-Шана. 26Б)

Огромный редакторский труд воплотился в конце концов в книгу, которая, несмотря на свой ограниченный объем, стала ѓалахическим кодексом Израиля. Некоторые утверждают, что название Мишны (образованное от корня учить, повторять, но имеющее также значение замещать, быть вторым после кого-либо) обязано своим происхождением ее величию. Мишна уступает только Торе, как вторая (мишне) после царицы. И действительно, отношения между Мишной и Торой отражают связь Ѓалахи, текстуально зафиксированной в Писании, с ясной, четко сформулированной Ѓалахой Устной Торы. Со времен рабби Иеѓуды ѓа-Наси, оплодотворив талмудическую и последующие эпохи еврейской мысли, Мишна дошла до наших дней в неизменном виде. Труд Рабби не остался его частным делом, недолговечным, как все в этом мире. Мишна сформировала структуру Устной Торы, предопределив ее дальнейшее развитие. И потому титул Рабби, которым современники при жизни наградили своего учителя, не потерял своей актуальности когда сменились поколения. Рабби Иеѓуда ѓа-Наси остается нашим Рабби и по сей день.

Рав

Рабби Аба бар Ибо, именуемый в Талмуде Рав, по праву считается величайшим из вавилонских амораев, хотя среди законоучителей предшествовавшего периода, живших в Междуречье, также были выдающиеся мудрецы. В Вавилонии издавна существовала разветвленная система изучения Торы, и Рав многое получил от нее. Однако до прибытия Рава Вавилония оставалась далекой и зависимой провинцией Торы, чья столица находилась в Эрец Исраэль. Прибытие Рава знаменовало начало поры духовной независимости Вавилонского еврейства. В тот период здесь возникают крупные йешивы и начинает складываться Вавилонский Талмуд. В создании этого великого произведения участвовали мудрецы нескольких поколений. Однако сомнительно, был бы Талмуд завершен и достиг бы своего нынешнего объема, если бы не личность и учение Рава.

Хотя Рав был уроженцем Вавилонии, свою ученость он прибрел главным образом в Эрец Исраэль.

Здесь же Рав почерпнул большую часть ѓалахических преданий, которыми располагал. Еще в юности он отправился в Эрец Исраэль по следам своего дяди, рабби Хии Старшего. Как и дядя, Рав учился у рабби Иеѓуды ѓа-Наси. В бет-мидраше Рабби он оказался едва ли не самым младшим учеником. Но, по его собственным словам, Рав уже тогда числился среди молодых судей — данное бет-дина Рабби [1] . Наряду с другими членами своей семьи, которых в доме наси принимали как родных, он удостоился особой близости рабби Иеѓуды. Рав учил Тору также из уст других мудрецов, окружавших Иеѓуду ѓа-Наси. Среди них были самые выдающиеся ученики Рабби [2] . В кратком пересказе рабби Хии Рав познакомился с учением вавилонских мудрецов [3] . Очаг еврейской учености существовал в Вавилонии еще со времен изгнания, последовавшего за разрушением Первого Храма. Этот самостоятельный центр со временем выработал и собственные методы учения. Правда, в тот период эти методы находились еще в начальной стадии развития, и Вавилония, конечно, не могла соперничать с Эрец Исраэль. Однако несмотря на то, что воззрения и методы вавилонских мудрецов еще не вполне оформились и не были четко определены, рабби Хия сумел как-то обобщить и сформулировать их, и в сжатой форме передал Раву.

[1]

Гитин, 59А.

[2]

Ицхак бар Авдеми, Суммахос, рабби Элиэер бар Шимон, рабан Гамлиэль (сын рабби Иеѓуды ѓа-Наси) и другие.

[3]

Все те тридцать дней рабби Хия, получивший порицание от Рабби, обучал Рава, сына своей сестры, законам Торы и Ѓалахе вавилонских мудрецов. (Берешит Раба, гл.33:3).

Начало деятельности Рава приходится на период создания Мишны, и потому поколение мудрецов, к которому он принадлежал, считается переходным — от танаев к амораям. Вавилонский Талмуд придерживается того мнения, что Рав был не только аморой, т. е. толкователем учения танаев, но и выдающимся таной, мудрецом Мишны [4] . Поэтому за ним признается право расходиться во мнениях с другими танаями и даже с самой Мишной. Некоторые полагают, что тана рабби Аба, чье имя несколько раз встречается в Барайте, на самом деле не кто иной, как Рав, упоминаемый под своим настоящим именем — рабби Аба [5] .

[4]

Эрувин, ЗОБ; Ктубот, 8А; Гитин, 38Б; Бава Батра, 42А; Санѓедрин, 83Б; Хулин, 122Б.

[5]

Ктубот, 81А.

Рав происходил из знатного иудео-вавилонского рода, возводившего свою родословную к царю Давиду. В трактате Ктубот [6] говорится, что род Рава вел происхождение от Шими, брата Давида. А Иерусалимский Талмуд утверждает, что семья происходила от самого царя Давида. Семья состояла в родстве с Главой Изгнания, Рош ѓа-Гола (7)*, и славилась своими знатоками Торы. Среди них был отец Рава, рабби Ибо, и дядя, он же наставник, — рабби Хия Старший. В силу странного стечения семейных обстоятельств он приходился мальчику дядей дважды, будучи одновременно единокровным братом его отца и единоутробным — матери (при том, что сами родители Рава не находились между собой в кровном родстве [8] . Между Равом и рабби Хией сложились особо теплые отношения [9] . Дядя пестовал любимого племянника и пытался обеспечить ему более высокое положение, чем у других

родственников того же возраста. А Рав впоследствии защищал его ѓалахическую концепцию. После смерти любимого дяди Хии и великого учителя, рабби Иеѓуды ѓа-Наси, в Израиле не осталось личности, обладавшей достаточным весом и авторитетом, не нашлось мудреца, из чьих уст Рав мог бы продолжать черпать Тору. Положение усугублял личный конфликт. Возникнув по маловажной причине, он долгие годы омрачал жизнь Рава в Эрец Исраэль [10] . Рав оказался в сложном положении: семейные и другие обстоятельства не позволяли ему занять достойное место в Израиле. Вождем он стать не мог, но в то же время был слишком крупной фигурой, чтобы оставаться учеником. В определенной мере это послужило побудительным мотивом его возвращения в Вавилонию. Оглядываясь назад, можно сказать, что решение вернуться пошло на благо не только Раву. Его деятельность на родине оказалась чрезвычайно плодотворной. Она привела к невиданному расцвету Торы в Вавилонии. Обстоятельства привели выдающегося мудреца, достойного стать одним из руководителей своего поколения и продолжателем дела рабби Иеѓуды ѓа-Наси, в землю, которая с точки зрения Торы оставалась невозделанной. На целинной почве Вавилонии Рав занялся культивированием принесенных из Эрец Исраэль знаний и заложил фундамент будущего центра Торы.

[6]

Ктубот, 62Б.

[8]

Санѓедрин, 5А.

[9]

Баба Кама, 90Б; Эрувин, 73А; Брахот, 43А; Иерусалимский Талмуд, трактат Санѓедрин, гл.3:6 и др.

[10]

Иома, 87А. Поссорившись с рабби Ханиной бен Досой, Рав тринадцать лет приходил просить у него прощения накануне Судного дня, но безрезультатно.

Однако поначалу Рав столкнулся у себя дома с той же ситуацией, что и в Израиле: вавилонская почва была невозделанной, но отнюдь не пустынной. Здесь издавна жили выдающиеся мудрецы, такие как Шмуэль и Карана [11] , а также рав Шила, возглавлявший бет-мидраш в Негардее [12] . Правда, Рав был великим мудрецом и обладал благородным происхождением, однако он уклонился от соперничества с местными законоучителями, давно жившими в Негардее, и поселился в соседней земледельческой Суре, где не было домов учения. Тут, в большом селении, скорее городе, где он родился, Рав основал свой бет-мидраш [13] .

[11]

Об их встрече с Равом смотри Шабат, 108А.

[12]

О его встрече с Равом смотри Иома, 20Б.

[13]

Эрувин, 100Б.

О прибытии Рава в Суру мудрецы говорят: Проторил целину и воздвиг ограду [14] . Рав застал в родном селении культурный вакуум, но сумел создать вокруг себя атмосферу духовности и учености. На пустоши, открытой всем ветрам, он выстроил себе дворец Торы. С течением дней бет-мидраш Рава в Суре превратился в виднейшую талмудическую академию той эпохи в Вавилонии. Восемь столетий просуществовала она в Суре. Ни одна йешива не может гордиться столь продолжительной историей. Все то время, пока создавался Талмуд, и долгие годы после его завершения — фактически, вплоть до конца эпохи гаонов — академия в Суре оставалась одним из двух главных талмудических центров Вавилонии. Она была единственной, ни разу не менявшей своего местоположения. В определенной мере то же можно сказать и о ее подходе к изучению Торы — он существенно не изменился за века, протекшие с момента основания академии.

[14]

Эрувин, 100Б.

По сравнению с другими талмудическими академиями Вавилонии академия в Суре была в большей мере проникнута духом Эрец Исраэль. Для принятых в ней методов изучения Торы всегда оставалось характерным, с одной стороны, стремление к пшату — истолкованию текста в соответствии с его прямым смыслом, а с другой — увлечение агадическими преданиями и мистикой. И та и другая склонность отличала изучение Торы в Эрец Исраэль.

То, что окончательная редакция Вавилонского Талмуда была предпринята именно в Суре, где ею занимался глава академии рав Аши, представляется справедливым завершением процесса, начатого задолго до того Равом — своего рода венцом его деятельности. Плодом обсуждений и дискуссий Рава с товарищами и учениками стало выработанное совместными усилиями представление о будущей структуре Талмуда. В течение многих десятилетий замысел обрастал плотью. Сменялись поколения мудрецов, ученики Рава обзаводились собственными учениками, а те — своими, и так далее, пока не был завершен гигантский труд по составлению Вавилонского Талмуда. В основание колоссальной постройки легла ѓалахическая концепция Рава, заимствованная у мудрецов Эрец Исраэль. Она позволила довести предприятие до конца, помогла подытожить результаты обсуждений и сделать конкретные выводы. Немалую роль в этом сыграл установленный Равом порядок учебы, не позволяющий утонуть в бесконечных схоластических дискуссиях.

Рабби Абу бар Ибо не называли по имени, а величали почетным титулом Рав, ибо он действительно стал выдающимся равом Вавилонской диаспоры [15] . Даже мудрецы и целые академии, не разделявшие его подхода, — вернее, не воспринявшие учения Рава прямо — все же усвоили его методы и концепции, которые достигли их обходным путем.

Причина успеха отчасти кроется в деликатности, с которой Рав создавал центр своего влияния в Вавилонии. Он подчеркнуто бережно относился к существовавшим там до него законоучителям и домам учения, не желая способствовать их закрытию. Даже мудрецам, изъявившим готовность признать его авторитет, таким как Шмуэль и рав Шила, Рав предоставил возможность оспаривать свое мнение. Споры между Равом и Шмуэлем фактически послужили образцом талмудических дискуссий. Концепцию Вавилонского Талмуда можно почти без преувеличения назвать дуалистической. Как правило, различные мнения высказывают две академии, или два мудреца, уважающие друг друга. Начало такому подходу положил Рав, никоим образом не желавший подавления других концепций и мнений.

[15]

См. комм. Рашбама к Псахим, 119Б.