Муля, не нервируй… Книга 3
Шрифт:
Глава 23
После нашего разговора с Глориозовым, я сразу же бросился к Козляткину.
Он как раз вернулся из совещания, был приветлив и, на фоне мрачного меня, даже весел. От острой зависти мне захотелось скурить квартальный урожай краснодарского табака за раз.
При виде меня Козляткин расцвёл:
— Муля, — замироточил он, — заходи. Есть какие-то новости?
— Сидор Петрович — без обиняков спросил я, злорадно предвкушая, как радостная улыбка сейчас стечёт с его лица, — мне только что звонил Глориозов. И попытался выбить две роли —
Козляткин побледнел, а я удовлетворённо продолжил:
— И вот отсюда вопрос — откуда он узнал? Откуда могла произойти утечка информации, Сидор Петрович?
Козляткин был ошарашен. Он икнул и с надеждой посмотрел на меня:
— Муля — хрипло сказал он, — мамой клянусь, я никому и ничего не говорил! Да и Большаков, я уверен, тоже вряд ли бы кому-то что-то сказал… Сам понимаешь…
— Верю. И даже не сомневаюсь, — ответил я, — я тоже никому ничего не говорил. И вот что интересно, проект только в самом-самом зародыше. В начале пути, можно сказать. Когда любая дополнительная огласка ему только навредит… Так кто же тогда мог это слить?
— Да уж, — озадаченно почесал затылок Козляткин, — и вряд ли это Володя или Матвей. Скорее всего, из наших, кто был на природе, это мог сделать только Миша Пуговкин.
— Нет — покачал головой я, — не верю! Зачем Мише идти и кому-то об этом говорить, если он сам даже и не надеется получить в этом проекте хоть какую-нибудь мало-мальски минимальную роль? Тем более, вряд ли начинающий актёр второго или третьего плана может вот так вот запросто подойти к известному режиссёру, с которым он даже никогда и не работал, и вывалить ему такое? И тем более я не поверю, что Глориозов моментально поверил какому-то малознакомому человеку и сразу побежал звонить мне. И буквально шантажировать.
— Муля! — всплеснул руками Козляткин, — надеюсь, ты не подтвердил ему ничего? Не наобещал?
— Нет, конечно, — усмехнулся я, — но при этом я был сильно удивлён тем наглым напором, с которым Глориозов действовал. По сути, он только что пожертвовал моим хорошим к нему отношением и даже моим покровительством, ради участия в этом проекте.
— Игра стоит свеч, — задумчиво молвил Козляткин. — Значит, нужно искать крысу среди нас. Хотя, может быть, это был Фёдор? Как думаешь?
— Да ну! Сидор Петрович, сами подумайте, зачем Федору говорить об этом кому-то? По-моему, в это время, когда мы обсуждали проект, он пьяный в беседке спал. И вряд ли хоть что-то помнит.
— А ты его давно видел? — спросил Козляткин.
— Да нет, мы вчера только-только встречались. Но ненадолго.
— А зачем вы виделись? Что у вас может быть общего? — Моментально сделал стойку Козляткин.
— Да не у меня, — отмахнулся я, — у меня с ним ничего нету. Это какие-то химические вопросы. Он попросил отцу литературу передать. Что-то про вторичный гидролиз, если я правильно эту абракадабру запомнил. Но не уверен.
— Ааааа, ну ладно — отмахнулся Козляткин и моментально забыл существовании Федора Фёдоровича, — Муля, меня больше беспокоит этот Глориозов. И то, что вопрос о советско-югославском проекте вышел во внешнее информационное поле.
— Самому интересно, — согласно сказал я, понимая, что срочно придётся идти опять в театр.
— Постарайся это выяснить, и то срочно, Муля, — приказал Козляткин мне строгим голосом, видно было, как он обеспокоен. — У вас с ним общие делишки, ремонты. Вот и спроси его. Сегодня же!
— Спрошу, — вздохнул я и вознамерился уже уйти, как Козляткин прицепился опять:
— Муля, ты уже общую концепцию проекта делать начал? Техническое задание? Смету? А сценарий как там?
Он строчил эти вопросы, словно Чапаев из пулемёта. И ни один из этих вопросов мне не нравился. Особенно последний.
Поэтому на все вопросы я изобразил таинственный и загадочный вид и сказал кратко и ёмко:
— Ага.
— Что «ага»?! Что «ага»?! — загорячился Козляткин и аж подскочил от эмоций, — время-то идёт! Иван Григорьевич две недели дал. А уже прошло сколько дней?!
Я и сам знал, что время уходит. Ну, а что было делать, если сейчас ни одной нормальной мысли в голове у меня не появилось. Но отвечать что-то надо было, и я скромно ответил:
— Согласно структуре по Декамерону, фильм будет состоять из десяти отдельных, но крепко связанных между собой общей идеей, историй.
— Давай отсюда подробнее, — заинтересованно сказал Козляткин.
Ну ладно, раз просит. Мне не трудно:
— История первая. Югославия. Весна. Ранее утро. Белокурая Розамунда, примерная домохозяйка и мать семейства, провожает детей в школу, а мужа на работу. Возвращается обратно в дом, чтобы добросовестно испечь морковный пудинг со шпинатом на обед. И тут она обнаруживает, что в доме внезапно сломался кран, и вдобавок тоже внезапно забилась труба. Розамунда в отчаянии. Мечется, ломает руки. Здесь можно небольшой её монолог в стиле принца Датского включить, — деловито уточнил я.
Козляткин согласно кивнул, сюжет его явно заинтересовал, так что я продолжил:
— И тогда она принимает единственно важное решение — вызывает сантехника…
По мере моего подробного пересказа всем известного сюжета про «даст ис фантастишь», лицо Козляткина багровело всё больше и больше.
А когда я закончил, шеф сидел пунцовый и не знал, как реагировать.
— Может, воды? — с чувством перевыполненного долга спросил я, в душе радуясь, что только что приобщил человека к прекрасному.
— Муля! — наконец, мощным усилием воли взяв себя в руки, раненным бизоном взревел Козляткин, — иди отсюда! И чтобы сегодня же… нет, я не зверь, завтра к концу дня черновик сценария уже был у меня на столе! Ты меня понял?! Нормальный сценарий! Не про сантехника!
Надо ли говорить, что дважды меня просить не надо было?
Я шел по улице домой и думал, что вот как жизнь к отдельным категориям граждан несправедлива. Взять хотя бы того же Козляткина: белая кость, чиновник с перспективой. И почему он вдруг так взъелся на бедных сантехников?