Муля, не нервируй… Книга 3
Шрифт:
Я опять промолчал. Злая Фуфа, задетая моим поведением, воскликнула:
— Я, между прочим, сталась, как могла!
— А зачем вы Глориозову о проекте рассказали? — хмуро спросил я.
— Глориозову? — удивилась она, — ты что-то путаешь, Муля! Ничего я Глориозову не говорила. Сказала только Завадскому, да и то он меня вынудил своим отвратительным и глупым видением пьесы Сухова-Кобылина!
Я застонал и схватился за голову.
Но рано или поздно всё заканчивается. Даже сигарета. Я докурил её и печально посмотрел на пачку. Там оставалась ещё одна, а я же, вообще-то
— Риночка! — воскликнула она, когда мы вошли в комнату, — вот этот Муля! Это о нём я тебе рассказывала!
— Ой, какой хороший и милый мальчик! — всплеснула руками Рина Зелёная и ласково улыбнулась мне, — давно хотела с вами познакомиться, Муля. Фуфочка только о вас и говорит. Да я и сама вижу, как здорово вы ей помогаете!
Рина вздохнула и продолжила с подчёркнутой завистью:
— Вот скажите, Муля, что мне нужно сделать, чтобы переманить вас к себе? Мне тоже срочно нужен личный импресарио!
— Могу посоветовать пару хороших профессионалов, — мрачно ответил я (понимаю, что нехорошо на постороннем человечке отрываться, но я всё ещё злился, и злился прям здорово).
— Нет, Муля! Мне не нужны эти хорошие профессионалы! Мне нужны только вы!
— Но, но, Риночка! — заволновалась Злая Фуфа.
Я хотел сказать, но Рина не позволила и быстро выпалила:
— Знаете, Муля, у актёров бывает такой период, когда совершенно необходима чья-то помощь, чтобы подняться ещё хоть на маленькую ступеньку. Самому с этим не справиться…
Мне стало жаль эту, уже не молодую, женщину, которая не раскрыла и сотой доли своего актёрского потенциала. Впрочем, как и Раневская. Как и Пуговкин.
Хотя из этой компании Пуговкин — единственный, кто потом, в шестидесятых-семидесятых раскроется и соберёт причитающиеся овации и любовь зрителей. А вот и Рина, и Фуфа — к сожалению, нет.
— Иногда при встрече со мною режиссеры и сценаристы, всплескивая руками, кричат: 'Ах! Как же про вас забыли? Был же такой расчудесный эпизод! Вы бы так прекрасно это сыграли! — едко говорила между тем Рина Зелёная, — Один режиссёр, не скажу кто, но довольно известный, однажды прямо посреди улицы упал на колени и закричал, что я лучшая актриса. А я ему говорю, мол, тогда дай мне роль, хоть самую плохую. И знаете, Муля, что он ответил?
Я покачал головой.
— Он встал с колен, обнял меня, заплакал. Затем поклялся в вечной любви и ушел.
— А роль? — спросил я.
Рина и Фуфа переглянулись и засмеялись. Тихо и печально.
— И вот так всегда. Всю жизнь, Муля…
Мне стало стыдно, что я нелюбезно отнёсся к ней.
— Поэтому я прошу вас, Муля, дайте мне шанс! — она явно волновалась, да так, что даже пальцы рук подрагивали.
— Но вы же не просто так хотите помочь мне? — прищурился я.
— Извините, — пробормотала она, впрочем, безо всякого раскаяния и сразу добавила, — я роль хочу, Муля. Любую. Не обязательно в вашем этом проекте. Мне хоть где-нибудь. Но только чтобы в кино. Я так люблю кино! Я готова ехать ради этой роли хоть
Я усмехнулся, вспомнил ещё кое-кого, кто намылился ехать в Киргизскую ССР. Мёдом им там, что ли, намазано?
Рина Зелёная, заметив, что я уже улыбаюсь, просияла:
— Так мы договорились, да?
Я кивнул, со вздохом, и спросил:
— Как мне вас называть? Екатерина Васильевна? Или Рина Васильевна?
Она невесело усмехнулась:
— Называй меня Руина Васильевна, Муля, — ответила она.
В общем, я засадил всю банду придумывать и писать мне сценарий. Фаина Георгиевна, Рина Зелёная, Белла и Муза были отправлены в комнату Беллы с категорическим напутствием, поменьше болтать, и чтобы до вечера черновой набросок сценария был готов. Если они хотят ролей, конечно же.
А сам я, пока работа работается чужими руками, с чистой совестью отправился в театр Глориозова на разборку.
Но только я вышел из квартиры, как вспомнил, что забыл на работе акты, которые нужно отдать Глориозову под подпись. Поэтому чертыхнулся и пошел обратно в Комитет искусств за чёртовыми бумажками. Хорошо, хоть крюк небольшой получался. Хоть Москва и огромный город, но так-то всё тут рядышком.
У проходной я увидел… Валентину. Она смирно стояла чуть сбоку и с надеждой провожала глазами каждого выходящего из помещения.
— Валентина, здравствуй, — удивлённо сказал я, — что ты здесь делаешь? Случилось что?
— Муля! — просияла она, а я ещё больше удивился.
Оба раза, когда я её видел в домашней обстановке, её больше интересовала еда, а в третий раз она пришла больше из вежливости и чтобы не огорчать Анну Васильевну и Надежду Петровну.
Теперь же человека словно подменили. Во-первых, одета она была в строгий тёмно-серый костюм, который удачно скрывал всё лишнее. Сразу видно, что портной не из дешевого ателье. Лицо Валентины было слегка подкрашено, волосы уложены как-то совершенно по-другому, даже красиво.
— Не ожидал тебя здесь увидеть, — сказал я и, на всякий случай добавил, — хорошо выглядишь.
Валентина зарделась.
— Это моя мама придумала, или твоя? — тем временем продолжал допрос я, — ты им в следующий раз скажи, пусть хоть погоду учитывают! Я вообще сегодня весь день должен в другом месте быть, на выезде с проверкой. Если бы я акты в кабинете не забыл, то ты бы тут весь день простояла…
Валентина вздохнула.
А я посчитал, что хватит читать девушке нотации, она и так озябла, хоть и апрель, но ветерок прямо недобрый такой, колючий. И поэтому сказал:
— Пошли к нам в столовую, чаю горячего выпьешь и расскажешь, что стряслось?
Валентина отрицательно замотала головой:
— Нет, Муля, не хочу тебя от работы отрывать. Я буквально на минуточку! Мама и Надежда Петровна ничего не знают…
— Вот как? — я еле сдержал, чтобы моя челюсть слишком сильно не отпала.
— Да понимаешь, ты тогда выступил, в пятницу, на комсомольском собрании. Рассказал это всё. И у меня словно глаза открылись! Я больше не хочу быть той Валентиной, которой я была! Я хочу стать новым человеком, и самой выбирать свою жизнь!