Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Жеребцова Полина Викторовна

Когда я бежала, огромный осколок, словно эхо очередного взрыва, просвистел совсем рядом. Он рассек не меня, а время, словно теплую воду, которая ушла куда-то вниз, и я стояла в сухом русле, сразу поняв, что ни мама, ни другие люди не могут спасти меня от смерти, если я закричу о помощи.

Смерть и я – только мы оказались связаны друг с другом в этом мире. Нет ничего, что могло стать между нами и закрыть собой. Мне стало смешно и не нужно все – вещи, сумки и всякие ценности. Я поняла, что ничего, совсем ничего не возьму с собой Туда.

Сильный удар и… время вернулось вместе с огненными

искрами, которые осколок высек из кирпичной стены дома рядом с моей головой. А ноги мне рвали чьи-то маленькие металлические челюсти, но я по инерции продолжала бежать. Только спустя несколько шагов – упала. Меня подняли.

Мы бросились в подъезд жилого дома, но там вместо второй двери была решетка. Выбежали во двор, в шоковом состоянии, метнулись в другой подъезд, в жилой дом, рядом. Там, где раньше был магазин “Рыболов”. Когда я присела, забившись в угол, пронизывающая боль в ногах дала о себе знать. В этот же подъезд мама и Кусум втолкнули, забросили девушку – чеченку. У девушки разворотило колено. Я впервые увидела, что кость внутри белая. Она была в шоке и говорила только:

– Больно! Больно! Больно!

В подъезде были женщины и дети. Мама сказала, что у нее дырочка в кармане пальто и горит бедро. Другой осколок попал к маме в карман. Когда в наш подъезд заглянули мужчины, то все закричали, что первую надо увозить девушку без ноги. Она потеряла много крови. На вид девушке было 17–20 лет. Ее увезли.

В подъезд снова заглянули добровольные спасатели. Молодые парни. Среди них был Аладдин. Меня решили доставить на перевязку в аптеку, на проспект Победы (в бывший хлебный магазин). Аладдин нес меня на руках и шептал:

– Не плачь, моя царевна! Не бойся! Помощь будет!

Маму вели сзади. Не забыли и наши сумки с товаром – не растерялись в суматохе. Наш путь лежал через двор Дома моды. В нем я как-то жила с мамой у моего деда-журналиста.

Когда меня тащили под обстрелом, я увидела троих убитых. Они лежали отдельно друг от друга. Их кто-то накрыл картоном. Одна была женщина, один – мужчина, а кто третий, я точно не поняла. По-моему, ребенок.

Нас отнесли в аптеку, и незнакомая женщина вытащила осколок из бедра у мамы. А мне только перевязали ноги, так как один осколок был глубоко внутри, а другие тоже вынимать было больно. Аладдин меня жалел, гладил по голове и грыз пряник.

Решили, что нужно домой, что в больницах все переполнено ранеными людьми, так как на рынке торгуют в основном старики, женщины и дети. Мужчин там очень мало. Практически нет. Мы ведь были далеко от эпицентра, почти за три квартала. Сколько же там убитых? Нас доставили домой на своей машине какие-то совершенно незнакомые люди.

Я частично оглохла на оба уха – был сильный звон, состояние полуобморочное. Все вокруг плыло. Я услышала, как кто-то несколько раз сказал:

Кто сделал Полинке добра – увидит его, Кто сделал Полинке зла – увидит его.

По-моему, это часть молитвы. И на самом деле звучит так:

Кто

сделал на вес пылинки добра – увидит его, Кто сделал на вес пылинки зла – увидит его.

Но в ушах звенело, и мне слышалось в полубреду свое имя в этих словах. К утру боль в ноге усилилась. Я пила обезболивающие таблетки и снотворное. Но боль становилась все страшнее. Едва я задремала, как наша кошка, почувствовав сквозь бинты кровь, пролезла под одеяло и вцепилась зубами мне в правую ногу. Это было ужасно. Я ее прогнала тумаками.

Едва мы позавтракали, мама стала просить соседей отвезти меня к врачам. Верхние жильцы согласились. В их “шестерке” мы отправились в больницу № 9. Врачи сразу объяснили:

– Нужен рентген. Его нет. Отключили электроэнергию, а дизель куда-то пропал в суматохе.

Но меня все равно направили в операционную. В операционной, грязной и темной, на первом этаже гулял полосатый кот. Он терся о ножки стула и мурчал. В распахнутых дверях, на пороге стояли заплаканные люди. Все было в крови. Обрывки одежды, какие-то простыни. Бегали люди. Они искали своих родственников и знакомых. Легкораненые ждали в очереди к врачу со вчерашнего дня. Сидя на полу и на стульях. Глухо стонали близкие тех людей, которые уже умерли в больничных стенах. Страшно кричала какая-то чеченка. У нее убило детей. Женщина средних лет просила денег на операцию сыну, на лекарства. Ей подавали.

Врач, который смотрел меня, устал. Он еле стоял на ногах. Он рассказывал, что ночью, в момент операций, несколько раз отключали электричество, что прооперировали десятки человек. Много умерло.

Молодой корреспондент-немец в очках и в клетчатой рубашке спрашивал докторов о количестве пострадавших и умерших ночью. Каких ранений больше? А меня о том, страшно ли было. Врач называл цифры. Говорил, что в суматохе не записали всех. Оттого такая путаница и многие не могут отыскать потерявшихся людей. Я не запомнила эти данные точно, поэтому указать их не могу.

Мне забыли сделать обезболивание, когда обрабатывали рану. Я заревела. Кричать было стыдно. Врач спохватился и сделал мне уколы. Все лекарства и шприцы тут же, в ларьке, купила моя мама. Дополнительно – прививку от столбняка. Осколки искали, но не нашли.

– Без рентгена помочь не можем. Расковыряем ногу зря, – повторяли врачи. – Ищите, где работает рентген.

Удалили только мелочь. У мамы к этому моменту на бедре стоял пластырь. Она ходила. Мы приобрели болеутоляющие средства, много бинтов, хирургических салфеток и зеленку.

Будур

23.10.

Вчера произошло замечательное событие! Во второй половине дня к нам, совсем неожиданно, явились Кусум и Аладдин! Это Аладдин нес меня раненую через двор моего детства! Адреса у них не было. Нас нашли, опрашивая о пострадавших от взрыва. Они знали только район города. Пришлось долго искать. Оба сильно устали. Мама подала чай.

Кусум принесла фрукты. Аладдин дал 70 р. на бинты. Больше денег у него не было. Он все время молчал. Я – тоже. Друг на друга мы не смотрели, отводили глаза.