Мургаш
Шрифт:
— А я слышала в Софии…
Все обернулись ко мне. Новости из столицы всегда самые интересные. Я рассказала, что немецкие войска на Балканах терпят полный крах, монархо-фашистскому правительству тоже приходит конец.
Все притихли, даже дети. Бай Евстатко и Момчил испытующе посмотрели на меня.
После я поняла, в чем дело. Накануне оба были в Брезнике, где слышали то же. Они хотели было рассказать односельчанам эти новости, и тут я их опередила. Уходя с тока, они долго размышляли, что за человек эта софиянка.
— Может, провокатор? — высказал предположение Момчил,
— А может, и наш человек, — возразил бай Евстатко. Мы ведь соседи. Она вроде неплохая женщина.
Во всем селе был только один детекторный приемник — у наших соседей тети Пенки и бай Георгия. Мы подружились, и я стала регулярно слушать новости. Теперь даже радио Софии передавало сообщения, от которых сердце радостно трепетало.
Наступили первые дни сентября. Теперь я два раза в день слушала радио, а потом рассказывала другим о последних новостях.
6 сентября в полдень, как обычно, зашла к бай Георгию. Надела наушники. Передавали музыку. Но вот диктор произнес:
— Через пять минут мы будем передавать важное правительственное сообщение.
Что это будет? Интересно. Ждать пришлось долго. И наконец:
— Вчера правительство Советского Союза объявило, что находится в состоянии войны с Болгарией…
Скоро эту новость с радостью обсуждали в каждом доме, в корчме, на улицах…
Рано утром 9 сентября один из наших соседей собрался ехать на своей подводе в Перник. Я попросилась ехать с ним. Быстро собрала вещи и объявила маме свое решение. Спорить со мной было бесполезно, она это знала.
Выехали мы на рассвете. В город прибыли в восемь утра. На улице у громкоговорителя стояла толпа.
У вокзала я вышла. В билетной кассе узнала, что утренний поезд в Софию уже ушел и что мне придется провести на вокзале весь день. Но я решила любой ценой уехать и вышла на шоссе. Может, какой-нибудь грузовик подберет? И вдруг сердце у меня сжалось. Навстречу шел человек, удивительно похожий на Гере. Такое сходство может только присниться. А о Гере я точно знала, что, когда он отправился в Югославию за оружием, полиция схватила его и убила. В двух метрах друг от друга мы остановились.
— Лена… Ты?
Рука человека неуверенно протянулась ко мне.
— Гере! Ты жив? Нам сказали, что тебя убили.
Я смотрела на него и не верила своим глазам.
— Мне нужно любой ценой попасть в Софию, — начала я ему объяснять…
— Понимаю. — Гере улыбнулся. — Как-нибудь уладим это.
— А ты тоже едешь?
— У меня здесь дела, но тебя я отправлю.
Мы пошли на вокзал. Гере исчез и вскоре вернулся с каким-то железнодорожником. Они проводили меня в вагон.
Через два часа поезд остановился в Горна-Бане, и железнодорожник сказал, что мне лучше выйти здесь, потому что на Центральном вокзале мы будем только после обеда. Я поблагодарила его и поспешила к трамваю.
В этот день улицы Софии показались мне необычными. Откуда на них столько народу? Словно праздник какой. Люди собирались группами, громко разговаривали, куда-то торопились. Трамваем я доехала до площади Святой Недели. И тут, на площади, увидела демонстрацию. Примерно
Я услышала, как двое совсем еще молодых парней разговаривали:
— Говорю тебе, партизаны пришли!
— Какой отряд?
— Говорят, Шопский.
От Добри я знала, что одна группа чавдарцев выделилась из бригады и стала основой Шопского отряда, действовавшего в Софийской околии. Неужели это он вошел в Софию? А войска, а полиция?
Я осмотрелась. Мимо меня спешили радостные, взволнованные люди. Я уже пошла по Регентской улице, когда заметила группу из десяти человек, которые, взявшись за руки, шагали и пели известную русскую песню. И вдруг среди этой группы я узнала Величко с Подуяне. Остановилась.
— Величко!
Он увидел меня, помахал рукой:
— Идем с нами!
— Куда?
— На митинг! — Он отделился от группы, схватил меня за руку и потащил.
— Скажи мне, что тут происходит? Я уехала в четыре утра из своего села и ничего не понимаю.
— Так ты ничего не знаешь? За такую новость с тебя угощение! С сегодняшнего дня у нас власть Отечественного фронта.
Значит, уже свершилось! А Величко быстро шагал и тащил меня за собой.
Приближался полдень. Со всех улиц и переулков стекались люди с красными знаменами, наскоро сшитыми. На груди у многих красные гвоздики, красные ленты. Все стекались к площади перед советским представительством. И называли эту площадь почему-то Красной.
Ораторы сменяли друг друга, и речь каждого заканчивалась призывом: «Защитим молодую власть Отечественного фронта!»
На этот призыв многотысячная толпа отвечала, скандируя:
— Да-ешь о-ру-жи-е!
К вечеру тысячи мужчин, женщин, юношей и девушек получили винтовки и автоматы, пистолеты и гранаты. Перед бывшими полицейскими участками, превращенными в районные штабы милиции, тянулись длинные очереди, чтобы получить задание. А задания бывали разные. В таком-то доме замечен полицейский, в таком-то подвале нашли продовольствие и товары, предназначенные для черного рынка, в таком-то месте нужно выставить пост…
Я расспрашивала всех встречных, знакомых и друзей о бригаде, о Добри, но никто не мог сказать ничего определенного. Вечером пошла к Сотиру. На его квартире собралось человек пятнадцать. Здесь я увидела и Иванку Боневу. Мы обнялись, прослезились от радости.
До поздней ночи не смолкали разговоры. Только мы с Иванкой сидели у окна и молчали. Одна и та же мысль владела нами: живы ли наши? Не случилось ли страшное в последние дни?..
Рано утром мы все ушли. Не знаю, откуда пошел слух, что в это утро в город прибудет бригада. Народ высыпал на шоссе. Мы ждали час, другой, третий… Никто не появлялся. И тогда я решила, что нужно ехать встречать их на грузовике, и бросилась в участок милиции.