Мургаш
Шрифт:
Добри вытянул руки вперед, посмотрел на дочь и начал снова целовать.
Тошко вышел на улицу. Когда — я не видела. А Добри приблизился ко мне, его руки впились в мои:
— Лена, я извещу тебя, когда теперь встретимся…
Добри отпустил меня и пошел к двери.
— Добри!
Казалось, нет силы, которая бы оторвала меня от него…
— Надо идти, Лена. Жди, я тебя извещу.
Не помню, поцеловал ли он меня. Знаю только, что я сама отпустила его, сама открыла дверь. Его шаги давно смолкли, а я все стояла перед раскрытой
Плач Аксинии привел меня в чувство. Я взяла дочь на руки и сильно прижала ее к груди:
— Это же твой отец приходил, доченька!
Наступил сочельник. Целый день мы с мамой стряпаем — готовимся к празднику. Добри передал: ждите вечером.
Когда смерилось, пришел Нанко.
— Одевайтесь, отведу вас к тетке Райне.
Спустя немного, нагруженные узлом и корзинкой, мы вышли на улицу. Сначала Нанко, за ним я с Аксинией на руках, затем мама, а последним Стефан.
Прошли мимо рабочей больницы и свернули на тропинку к переезду через линию. Каждый, кто нас встретил бы, мог подумать только одно: семья идет в гости встречать сочельник.
— Куда, Нанко? — спросила мать.
— Увидишь.
Неожиданно перед Нанко появился какой-то мужчина. Откуда он взялся, я не могла понять. Всмотрелась — Тошко.
Я обернулась назад. Стефан отстал на несколько шагов, а вместо него за бабушкой теперь шел Добри. Рука Стефана — в кармане, рука Нанко — тоже. Я знаю, что их руки греют холодную сталь заряженных пистолетов. Вот Добри обогнал маму и пошел рядом со мной.
Страх сжал мое сердце. А Добри, словно поняв мои мысли, усмехнулся:
— Не бойся, видишь, как нас охраняют!
Впереди и позади нас идут Стефан, Тошко, Нанко. Надежные, верные товарищи.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Ну рассказывай. Как там наши ребята?
Борис Нованский сидит в кухне тетки Райны на лавке и испытующе смотрит на меня.
Это было 4 января 1943 года. Три дня потребовалось Стефчо, чтобы найти Нованского и организовать эту встречу.
Я начал было докладывать, что мы сделали за семь месяцев, но Борис прервал меня:
— Ты немного похудел, но вид у тебя здоровый.
Я снова вернулся к своему докладу. Он не был написан на бумаге, но я точно и быстро перечислял: столько-то и столько ятаков у нас, столько-то винтовок и патронов. Между прочим, упомянул, что мы поселились у бай Марина. Борис снова прервал меня:
— Как он вас встретил? Как вела себя его жена?
Я рассказал.
— А ты знаешь, что сейчас на фронте?
Упомянув о фронте, он взглянул на часы. Как раз в это время софийское радио обычно передавало новости.
Через минуту голос диктора заполнил комнату: речи фюрера, очередная статья Геббельса, затем новости с восточного фронта. В Сталинграде не осталось ни одною целого дома, немцы заняли еще два квартала.
— Скоро перестанут
— Ну и…
— Сверху информируют, что в ближайшее время ожидается решительный перелом в положении на фронте… В Союзе многие колхозники, ученые, писатели отдают все свои сбережения на покупку танков, орудий, самолетов. Это, братец, великий народ. Нет такой силы, которая могла бы его сломить. Поэтому-то и на нашей улице будет праздник! Ожидается невиданное наступление. И мы должны действовать.
Радио замолкло. Замолчал и Борис. Я стоял, погруженный в свои мысли. Там, в Советской стране, рабочие день и ночь стояли на трудовой вахте, советские солдаты, вооруженные самолетами, танками и катюшами, сражались с врагом, а я сейчас не там…
Голос Бориса вывел меня из задумчивости:
— Расскажи теперь о партийной работе в Новаченском районе.
Нет, я не должен быть там. Мое, наше место здесь, с партизанами, в загоне бай Марина, на Злой поляне, под Мургашем.
В горах поздно рассветает и рано темнеет. А в короткий январский день просто не улавливаешь, когда он начинается и когда кончается.
Мы сидим в овчарне бай Димитра. Два дня валит снег, и неизвестно, когда мы вернемся к бай Марину, откуда удобнее всего вести работу в близлежащих селах.
Решили послать бай Димитра на разведку. И вот рано утром он надел бурку и отправился выполнять задание. Мы знали, что бай Димитр должен вернуться на следующий день, но вечером он почему-то вдруг снова появился у нас. Видимо, спешил сообщить что-то важное, но что?
— Траур! Три дня траур по всей Болгарии!
Ничего не можем понять. Откуда у бай Димитра такое городское слово? Мы окружили его. Он с трудом переводил дыхание:
— С вас причитается, ребята. И я угощаю. Сталинград-то, а?..
— Говори толком, — нахмурился Митре.
— Фельдмаршал сдался со всей своей армией! Триста тридцать тысяч! В Германии траур! И в Болгарии тоже.
— Кто тебе сказал?
— Своими ушами слышал, по радио.
По партизанским законам не разрешается шуметь, но на этот раз мы все вшестером закричали «ура». Наконец-то и на нашей улице праздник!
— Спускаемся? — спросил Калин.
— Куда?
— К бай Марину.
— Нет, — отрезал Митре. — Сначала надо проверить, как там, и тогда…
В загон бай Марина мы все же вернулись, но ненадолго.
В конце февраля к нам пришел новый партизан — Илья Пешев, по кличке Пешо, наш будущий интендант. С ним пришло и радостное ощущение, что наш отряд увеличивается, что мы растем, что про нас уже не скажешь: одна ласточка не делает весны.
Однажды мимо загона прошло несколько ребят. Дети пошли в лес за подснежниками и заметили нас. Придется снова менять убежище и перебираться в овчарню бай Димитра. В эти дни наш отряд пополнился еще одним партизаном.