«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

Никольский Михаил

бензина уже выгорела, и наконец отрываемся от земли. Опять пробиваем облака. Первый слой, второй слой,

дальше — третий и башенные кумюлюсы. Идем опять по компасу, не видя земли. Через 45 мин говорю, что по

счислению проходим Двинские озера и впереди Двина. Пробиваем облака и видим влево озеро Нарочь, а

впереди Двина, и мерещится Двинск. Ближе, ближе, и вот на берегу Двины видим: на поле стоят два

«Муромца». Наши сидят! Садимся и мы.

Оказывается — Головин19 (6-й

корабль) и Шаров20 (4-й).

Дождь и качка доняли и их, и они сидят здесь со вчерашнего дня, Лавров (1-й корабль), Алехнович (5-

й корабль) и Башко («Киевский» 7-й корабль) пошли дальше. Поле превосходное. Решили сделать остановку и

побродить по Двин- ску. Дождь перестал. В Двинске встретили сотника Экес- парре. Он мой товарищ по

школе, группы Панкратьева, но не окончивший школы, и ныне командир мотоциклетной команды. Уговорили

его лететь с нами. Были в кинематографе.

Ночевали в гостинице и еще затемно выехали на аэродром. Погода прояснела, облаков нет, но ветер

сильнее и опять сбоку. Взлетели в 4 ч 44 мин, проверили курс и стали лезть на высоту. Забрали 3000 м и

пошли. Ориентировку вел Павлов, и там же был Киреев. Я с братом располагался около дверей и любовался

видами. От солнца нагрелись банки из-под бензина (бензин весь перекачали в баки) и сильно насытили воздух

его парами. Я как будто даже слегка угорел. Голова стала тяжелая, и стало поташнивать. А тут еще высота

3100 м, так что мне тяжело было управлять. Но за штурвал посадили Ушакова, и я освободился. В воздухе

дымка, и видимость неважная.

Перелетаем Виндаво-Рыбинскую железную дорогу. Оказывается, наши ее прозевали. Я видел и

передал об этом Кирееву. А он, балда, не передал нашим в пилотской. Второго экземпляра карт не было, и

карта была у Павлова. Я вдали заметил город Люцин, и слева мерещилась Режи- ца. Я стал замечать, что мы

мало-помалу уклоняемся от курса к востоку. Я пошел в пилотскую, заглянул на компас и заявил, что курс не

верен. Мы берем на 10 градусов ошибочно, и надо держать ближе к весту. Тогда Панкратьев спросил Павлова,

где мы находимся. Павлов растерялся и ответил, что не знает. Тогда Панкратьев накинулся на него, да и на

меня, кстати. Я сказал, что не имел карты, но что я курс проложил и не надо было от него уклоняться.

—

Да где же железная дорога?

—

Какая? Варшавская влево верст на 30—40, а Виндаво-

Рыбинскую мы пересекли верстах в пятнадцати от Люци- на. Она теперь позади верстах в

восьмидесяти.

Показал запись в своей книжке, время прохода железной дороги. Приблизительно определил, что

находимся в районе болот, показанных на карте. И, как оказалось впоследствии, вполне правильно.

А внизу,

как на грех, ни одного ориентира: лес да болото.

—

Ничего, — говорю, — принимай только левее, а то сильно уклоняемся от курса. А дойдем до

ориентировочных пунктов, тогда определимся.

Убавили высоту. Панкратьев шумит: «Я требую точного положения!» Павлов совсем растерялся, тем

более — карта 10-верстная, где уж тут определить точно. Бедняга Пупс (как его прозвали) совсем терялся,

когда Панкратьев начинал кричать. Да и правда, Панкратьев в это время становился порядочно несносным. Я,

в свою очередь, начинаю сердиться и требую изменения курса влево. Панкратьев упрямится и, наоборот,

велит Ушакову держать правее. В это время впереди показывается город. Я вижу реку, церкви и каменные

дома. Крайне необдуманно ляпаю: «Остров!» Панкратьев берет карту, всматривается и говорит: «Нет, это не

Остров, река не с той стороны». Я уже и сам вижу, что не Остров. Нет железной дороги. Да ведь я же знаю на-

верное, что мы уклонились вправо. Начинаем искать по карте. Прикидываю наш теперешний курс, то есть что

дало нам уклонение, примерное расстояние по времени. Проводя линию Двинск—Люцин, вижу, что это

должна быть Опочка. Проверяю по карте — она и есть. Говорю: «Опоч- ка». Панкратьев шумит: «Не верю!»

—

Вот река, — говорю. — Так?

—

Так.

—

Вот монастырь. Так?

—

Так.

—

Вон большая дорога. Так?

—

Так. Ну что же, теперь правильно, — ворчит, — поворачивай к весту.

Я дал правильный курс. Зачем уклонялись к востоку?

Панкратьев все же старается доказать мне, что я виноват. Я не даюсь.

—

Почему ты не пришел сказать, что проходим железную дорогу?

—

Да вас там было четверо. Никак не предполагал, что прозеваете. А кроме того, я сказал

Кирееву и думал, что он передаст.

Панкратьев завел волынку и отчитывает меня, что я должен был вести ориентировку и не давать

кораблю уклоняться, а не поручать Кирееву, штатскому человеку, и проч. и проч. Я решил молчать.

Просмотрел карту, запомнил, что впереди, и ушел опять к дверям.

Идем медленно. Мешает усилившийся ветер. Пошел, посоветовал уменьшить высоту. Стало лучше.

Прошли Остров, все идет гладко. За Островом облака, хотя и немного. Я в это время управлял и перед

облаками попросил смены. А вот и Псков. Теперь уже я в пилотской за стулом. Теперь посадка — это уже мое

дело. Видим два «Муромца». Один около дороги на Изборск, а другой — на Запсковье около того места, где

мы садились в прошлом году.