Мусульманин
Шрифт:
– Он сказал: "Возвращайся в свой дом".
– Ну!
– закричал неизвестный.
– И после этого ты...
– Он сказал мне это на фарси, - тихо объяснил Коля.
– Я рассказал это дедушке Амриддину, и он стал собирать меня в дорогу.
Неизвестный
– Так, может, ты приехал сюда, чтобы народ в веру свою затягивать?
– Я не знаю, - тихо сказал Коля.
– А я знаю!
– закричал неизвестный.
– Знаю, что ты сейчас перекрестишься!
Коля помотал головой, виновато улыбаясь.
– Но ты хотя бы просто перекрестись, для меня! Просто, понимаешь?
Он схватил Колину ладонь, с силой свел пальцы в щепоть, но тот вдруг вырвал руку и оттолкнул его.
И мгновенно неизвестный выхватил из-под мышки пистолет и навел в Колину грудь.
– А так? Так - перекрестишься?
Коля попятился, испуганно глядя на оружие.
– Теперь я понимаю, что Леха имел в виду, когда предателем тебя назвал. Ты не только Родину, ты веру нашу предал... Коля Иванов, Коля Иванов... Коля Иванов, родной, я умоляю тебя, я на колени готов стать, только...
– заговорил неизвестный со слезами на глазах, наступая и не сводя дула с Колиной груди. Я не хочу убивать тебя, клянусь, но, если ты...
Коля остановился, и неизвестный остановился.
– Если ты...
– Нет...
Из ствола вылетело пламя, и только потом громыхнул выстрел. Пуля отбросила Колю к стволу ветлы, и он вцепился в ее корявую кору. Пуля пробила рубаху и
– Коля-я!
– послышался от деревни голос тетки Сони.
Неизвестный оглянулся, побежал к реке и на ходу бросил пистолет в воду.
– Колян!
– закричал от деревни Федька.
Туман был непроглядно густым.
Неизвестный вбежал в реку, окунул руки, плеснул пригоршню воды в лицо и побежал прочь вдоль берега. Но, споткнувшись обо что-то, упал, быстро поднялся и остановился...
– Ко-оля-я!
– звала тетка Соня.
– Коля-ян!
– звал Федька.
– Колю-юня!
– звал крестный.
– Абдалла!
– звала Верка.
– Абдула!
– звали аржановские.
И никого не было видно в этом тумане.
Обхватив голову руками, сидел у погасшего костра неизвестный и, раскачиваясь из стороны в сторону, то ли выл, то ли стонал.
Вязнущие в густом тумане голоса, короткое гулкое эхо, вой неизвестного и шум близкой реки - все это перемешивалось и звучало едино, словно первая молитва Богу, о существовании которого аржановские только теперь и узнали, Богу суровому и милосердному.