Муза

Скотт Эмма

"Сейчас, сейчас..."

"Я чертовски серьезен, Амбри. Я выйду за дверь сегодня вечером, и ты меня больше никогда не увидишь".

Я насмехаюсь. "Пока я не прочитаю о твоем огромном успехе с твоими демоническими картинами в местных газетах?"

"Я уйду. Я скажу Джейн, что у меня пропало вдохновение".

"Ты не бросишь".

"Скажу", - говорит Коул, его глаза буравят меня. "И брошу, если ты не позаботишься о себе. Я не смогу сделать ни одного гребаного

мазка, зная, что ты страдаешь".

Его слова - как тупой укол в грудь: одновременно и больно, и тепло.

"Ты лжешь", - говорю я. "Люди не уходят от славы и богатства, когда они у них под рукой".

Он ничего не говорит, только смотрит на меня. Я чувствую, что его убежденность стекает с него так же уверенно, как дождевая вода.

"Хорошо", - говорю я жестко. "Но ты должен сделать то же самое и вылезти из этой промокшей одежды".

Он скрещивает руки. "Сначала ты".

Черт бы его побрал.

Затем я вспоминаю, что это моя работа.

Тяжело опираясь на трость, я поднимаюсь на ноги. Движение пробуждает свежую агонию, и тут Коул бросается ко мне. Я отрываюсь от него прежде, чем он успевает дотронуться до меня.

"Открой окно".

Он делает, как я говорю, затем снова ждет. Он дрожит так, что дрожат его кости, но он стоит на своем.

"Я ухожу, ухожу", - раздраженно говорю я, а затем показываю на него пальцем. "Но ты немедленно отправляйся в горячий душ, пока не подхватил зимнюю лихорадку".

Прежде чем он успевает ответить, я растворяюсь в своем аникорпусе. Агония, которую я испытывал несколько дней, исчезает, но все, что я вижу, - это он. Сотня Коулов, увиденных сотней пар жучиных глаз, все они излучают одно и то же стоическое добродушие, делая его еще более красивым. Красивым.

Я вылетаю из окна в ночь.

Долгие мгновения я лечу без цели и смысла. Мне нужно перейти на другую сторону, чтобы исцеление было полным, но меньше всего мне нужно, чтобы Асмодей почувствовал мое присутствие. Он мгновенно учует мою слабость.

Сотня крыльев взмахивает в раздражении. Я сгорел, но слабость отказывается умирать. Почему?

Надежда, майн Шац.

Эта мысль - и женский голос, который ее произносит, - не имеет смысла, но это слово задерживается в моем сознании, как эхо. Для меня нет надежды, и все же...

Кассиэль сбежал.

Ему помог ангел. У меня нет ангелов.

Я знаю, потому что искал. Нет ни одного доброго предка, который бы присматривал за мной, ни на этой, ни на той стороне. Даже в смерти я не познал любви. Эта боль пылает ярче, чем горящее масло. Я не хочу сбежать, напоминаю я себе, и снова отдать себя на милость людей.

И все же...

Время на Другой Стороне - вещь неопределенная. Ангелы могут перемещаться туда и обратно в любое время, но демоны ограничены. Мы соблазняем людей зацикливаться на

прошлых неудачах и боли и заставляем их чувствовать, что страдания бесконечны. Нам не позволено видеть будущее.

Будущее содержит надежду.

Опять это проклятое слово.

Но я могу перейти в прошлое и спрятаться в том времени, когда Астарот еще не встретил свой печальный конец. Моему сеньору не придет в голову искать меня там, ведь я еще не предал наше темное дело.

Сотни частей меня замирают при этой мысли. Я признаю это; я был предателем. Я помог победить Астарота, потому что Кассиэль катился в Забвение, и я хотел спасти его. Потому что он любил Люси Деннингс, и я хотел, чтобы у него было то, что он любил.

Потому что ты любил его. Ах, ты видишь? В тебе это не умерло.

Я шиплю целым роем. Молчи, Эйшет!

Я не знаю, почему демонический колдун дразнит меня таким образом, но я убегаю на Другую Сторону, прохожу сквозь Завесу и перевоплощаюсь в свою демоническую сущность. Боль от горящего масла осталась в памяти - когда я в следующий раз приму человеческую форму, мое тело будет таким же совершенным и безупречным, как всегда, такова наша сила. Зачем мне от этого отказываться?

На другой стороне, когда - это приостановленная коллекция моментов, определяемых человеческой временной шкалой, проходящей по ту сторону Завесы. Я заглядываю в него и с тяжестью отмечаю, что вернулся в то время, когда демон Кассиэль спорит с ангелом, отцом Люси.

Кассиэль сидит, сгорбившись, на земле на задней площадке за крошечной квартирой Люси в Нью-Йорке, его кожа бледна в лунном свете, глаза черные, а огромные пернатые крылья черны как оникс. Ее отец одет в плащ и шляпу. Его бело-голубой свет ослепляет мои проклятые глаза. Вместо этого я фокусируюсь на Кассиэле, согбенном и несчастном, мучимом своей непреходящей любовью к человеку, которая длится сотни ее жизней.

Кассиэль рычит на ангела. "Тогда скажи своему богу, что я жду отпущения грехов". Он поднимается и вскидывает руки и крылья к небу. "Ну что? Вот он я. Я готов."

Я знаю, что произойдет, но дыхание все равно перехватывает.

Ничего.

Еще нет.

Кассиэль страдает уже тысячелетие, но этого еще недостаточно. Я усмехаюсь. Я тоже много страдал, но у меня нет ангела, к которому я мог бы обратиться, как сейчас обращается Кассиэль, его черные глаза полны надежды.

"Скажи мне, что делать, священник", - умоляет он. "Чем это закончится?"

"Твоей смертью, конечно".

И вдруг небесное создание оказывается передо мной, по ту сторону Завесы. Я чувствую всю силу его власти - доброжелательной, но сильной. Сильнее, чем все, что я чувствовал от себе подобных. Его глаза пронзают меня насквозь, как будто вскрывая каждую клеточку и сухожилие, как демоническое, так и человеческое.

"И ты тоже, Амброзиус".