Музей боевых искусств

Чернов Александр Викторович

Я сцепил в замок над балкой руки, рывком приподнял ноги и обхватил ими брус. Затем, качнувшись, изловчился и с трудом, но все же перевернулся. Оказавшись на балке сверху, я растянулся на ней и свесил онемевшие руки. Понять, каким удовольствием для меня было опустить, выражаясь медицинским языком, верхние конечности (дурацкое, ей-богу, выражение), может только тот, кто несколько часов кряду простоял с поднятыми вверх руками. Я полежал несколько секунд без движения, дожидаясь, когда в этих самых конечностях начнет циркулировать кровь, а потом дал задний ход по балке. Продвинувшись метра на три, я достиг того места, где стояла Дашка, миновал его и остановился в тот момент, когда торчащие над балкой руки девушки оказались

напротив моего лица. Девице пришлось еще хуже, чем мне. Ее верхние конечности были так сильно стянуты пеньковой веревкой, что посинели. Дашка смотрела на меня, задрав голову. Она уже поняла, что я задумал, и улыбалась. Я подмигнул ей и взялся за дело. Первым делом приподнял голову и рассмотрел, каким образом завязана веревка. Да, ребятишки наплели здесь черт-те что. Разобраться в узлах и переплетениях веревки не было никакой возможности. И я, не мешкая, взялся за дело. Не обращая внимания на лезшие в рот волокна пеньки, стал где развязывать узлы, а где перегрызать веревку. Через несколько минут во рту было такое ощущение, будто съел килограмма три кукурузных рылец или полкило свежесостриженных волос, но я не обращал внимания на сопутствующие неприятному занятию противные ощущения и продолжал грызть веревку, будто кролик морковку. Наконец истончилась и распалась веревка в одном месте, в другом, развязался под натиском зубов тугой узел, путы, стягивающие запястья Дашки, ослабли, и она высвободила руки.

— Здорово! — разминая затекшие верхние, а заодно и нижние конечности, произнесла девушка. — Мы свободны!

— Пока только ты, — заявил я. — Давай поторопись, Дашка. Поищи в карманах у Димана ключ от наручников. Может, Паштет ему ключик оставил. Только осторожно, вдруг этот белобрысый очухался; подойдешь к нему, а он как врежет!

— Ладно, буду начеку!

Дашка с опаской приблизилась к лежавшему все так же с приподнятыми на уровне плеч ладонями Диману и потрогала его ногой. Парень пошевелился, издал стон, но глаза так и не открыл. Девушка осмелела, присела рядом с «альбиносом» на корточки и, слегка повернув его на бок, засунула руку в задний единственный карман, имевшийся в одежде нашего — уже бывшего — охранника. Секунду спустя она издала торжествующий клич и вытянула из кармана парня ключик.

Оказывается, лежать на балке с опущенными руками намного приятнее, чем стоять с поднятыми, поэтому я, поудобнее примостившись на брусе, наблюдал за действиями девушки. Не стал слезать с балки и тогда, когда она подошла ко мне, так как в таком положении было удобнее снимать опостылевшие мне наручники. Испытывая радость от предвкушения скорого освобождения, я с готовностью протянул Дашке руки. Через несколько мгновений наручники, поочередно щелкнув, освободили мои запястья, а сам я спрыгнул с балки на пол.

Мы с Дашкой ликовали и от избытка чувств даже обнялись. В этот момент вновь застонал Диман, но на этот раз открыл глаза. Однако он еще был слаб, чтобы вступать с нами в схватку.

— Что будем с ним делать? — поинтересовалась Дашка, с хмурым видом разглядывая недавнего нашего охранника.

Я кивнул на валявшиеся на полу наручники.

— Браслеты вон наденем да прикуем.

В глазах девушки вспыхнул злой огонек, и она мстительно сказала:

— А давайте его, гада, к балке присобачим. Пусть постоит несколько часов с поднятыми руками, как мы с вами стояли.

— Да ладно тебе, — сказал я добродушно. — Мы же с тобой не Паштет с Витьком. Пусть на стуле отдыхает, вон возле той скобы. — И я указал на торчащую из стены арматуру. — Эй, блондин! — Я пнул «альбиноса» по подошве. — Есть кто-нибудь, кроме тебя, в доме?

Парень с очумелым видом потряс головой, что можно было расценивать как отрицательный ответ.

— Вот и хорошо! — Я обернулся к Дашке: — Ну-ка, берем этого красавца!

Мы с девушкой подхватили Димана под

мышки, оттащили его к стене и приковали к торчащей из нее арматуре. Дашка притащила парню стул, а я подкатил к нему бутылку с водой на тот случай, если пить захочет. Ключ от наручников забросил в угол. Кто первый в доме появится, тот пленника и освободит.

Затем мы с Дашкой подошли к выходу из подвала и стали подниматься по лестнице. Из соседей на вопль раненого Димана так никто и не пришел.

Глава 20

Наша с Дашкой одежда имела плачевный вид — пыльная, кое-где потертая, после того как нас во время похищения мутузили в подъезде дома у института гинекологии, а потом волоком тащили по двору строящегося особняка Паштета, местами в крови. Все в том же дворе у водопроводной колонки мы привели себя немного в порядок — умылись, отряхнулись, замыли кое-где кровь, а там, где не смогли, замаскировали, закатав рукава рубашек чуть ли не до плеч. Я от души напился воды, и мы — надеюсь, что навсегда, — покинули пределы особняка Паши-Паштета.

Уже известной мне дорогой на автобусе выбрались из поселка, а потом, чтобы не пугать честных граждан нашего города своим видом, на такси поехали к подруге Дашки, к которой и собирались до нашего похищения отправиться.

Подруга моей спутницы жила в не самом далеком, но и не близком от центра города районе в пятиэтажке на первом этаже. Квартирка была двухкомнатной, с витыми вычурными решетками на окнах, с мощной железной дверью, обитой рейками, с хорошим, выполненным в светлых тонах ремонтом, с неплохой, опять-таки светлой мебелью. Чувствовалось, у хозяйки этого гнездышка был вкус, в отличие от Дашки, обстановка в обители которой напоминала потертую бутафорию.

Покуда добирались на такси до нужного дома, Дашка коротко рассказала мне о своей подруге. Так что к тому времени, когда мы оказались в квартире, я уже знал, что ее хозяйку зовут Татьяной, ей, как и Дашке, тридцать лет, что она разведенка, имеет восьмилетнюю дочь, которая живет с бабушкой неподалеку от дома Татьяны. На мой вопрос, заданный ранее, почему девочка живет отдельно от матери, Дашка пояснила, что по причине специфической работы Тани, а какой именно, не уточнила; ну, а я расспрашивать не стал.

Сама Таня оказалась невысокой стройной блондинкой с мило вздернутым носиком. Она была довольно приятной наружности, но если приглядеться к ней внимательнее, то можно было заметить, что красота ее была блеклой, потасканной, а на лице виднелись пигментные — очевидно, после беременности — пятна, которые она прятала под густо наложенным макияжем. Девица была готова к выходу, одета в коротенькую — дальше некуда — юбку и топик. Она не очень-то обрадовалась нашему приходу, однако виду не подала, встретила радушно. Дашка коротко рассказала Тане душещипательную историю, в которой правда переплелась с неправдой, о том, что ее донимают менты из-за постоянных проблем с бывшим сожителем Геной и ей теперь пару дней нельзя показываться дома. А в конце своего повествования попросила Татьяну приютить нас хотя бы на одну ночь.

Нельзя сказать, что молодая женщина была в восторге от просьбы Дашки. Она состроила кислую мину и неохотно согласилась дать нам приют, а потом, окинув меня оценивающим взглядом, вдруг поинтересовалась у подруги:

— Он что, твой клиент?

— Да нет, — отчего-то смутилась Дашка. — Так, очень хороший знакомый.

— Ну-ну, — усмехнулась Татьяна, прошла из комнаты, где происходил разговор, в прихожую и стала обувать босоножки. — В общем, располагайтесь тут. Я приду утром. Дверь никому не открывайте, захотите перекусить, еда в холодильнике; если уйдете до моего прихода, ключ, Дашка, захватишь с собой, отдашь при встрече. Ну, пока! И не очень тут… хм, развлекайтесь!