Музей разочарований
Шрифт:
— Мы можем посмотреть фильм? — Мой голос прозвучал совсем тихо.
Он впустил меня.
— Эф, кто это? — спросил Джордж из соседней комнаты.
— Пэн. Мы будем наверху.
— Привет, Пэн! — прокричали в унисон два голоса.
Я шла за Эфом, отчаянно завидуя его красным вязаным носкам и еще больше скучая по своей куртке.
— Только скажи мне, и я его убью, — произнес Эф, открывая дверь и отпихивая кучу грязного белья, освобождая место.
— Кого?
— Китса. Принца театра мастурбации. Причину, по которой мы поперлись на эту дерьмовую вечеринку.
— Нет, нет, — поспешно сказала я, пытаясь согреть
— Что-то незаметно, — удивленно фыркнул Эф.
Он порылся в ящике и бросил мне серый свитер. Он пах порошком и выглядел вполне чистым, во всяком случае, казался чище, чем валяющийся в ногах темно-синий свитер и термофутболка на кресле. Свитер щелкнул электричеством, когда я его надела, рукава опустились ниже запястий. Меня словно проглотила огромная серая масса. Эф принес мне синее полотенце и опустился на пол, облокотившись на кровать и согнув колени. Я вытерла волосы и села рядом с ним; скрестив ноги, попыталась завернуться в свитер целиком.
— Итак, ты хочешь об этом поговорить?
— Мы с Одри поссорились. Из-за Китса.
Он терпеливо ждал, пока я теребила рукава, решая, как много могу ему рассказать. Рукава были мягкими и потрепанными, по краям торчали серые нитки.
— Она... она думает... похоже, что у Черисс и Китса есть общее прошлое, и она не хочет, чтобы я «неправильно» поняла происходящее с ним. — Я пальцами изобразила кавычки.
— Оу. — Он постучал пальцами по полу.
— Что такое? Расскажи.
Он смущенно пожал плечами.
— Вчера вечером, уже ближе к концу вечеринки, я видел, как Китс и Черисс вместе зашли в спальню.
Я вонзила ногти в ладонь с такой силой, что остались следы в виде красных полумесяцев.
— Она не интересует его! Боже, почему так трудно поверить, что я могу кому-то понравиться?!
Он поднял руки вверх, показывая, что сдаётся.
— Эй, успокойся. Я вообще не об этом говорил, Пэн. Я просто подумал, что ты захочешь это узнать. Я бы на твоем месте хотел.
— Прости, — пробормотала я и перевела дыхание, отказываясь на него смотреть. — Я хотела бы знать, я хочу знать.
— Хорошо.
— Хорошо.
Эф нахмурился. Когда я взглянула на него, то вновь обратила внимание на его невероятно длинные ресницы. Однажды я уже сказала ему, что они прекрасны, так он не разговаривал со мной несколько дней.
— Так вот. Одри. — Я с усилием выталкивала слова, надеясь, что Эф на меня не смотрит, он не должен на меня смотреть, когда я говорю такое. — Она почти прямым текстом сказала мне, что я жалкая. И что до сих пор я впустую тратила время, укрываясь за выдуманными влюблённостями в своём сказочном мире, и что Китс вовсе не для меня.
Я быстро взглянула на него и успела заметить, как он поморщился. Но это была не жалость, а скорее сочувствие.
— Это действительно дерьмово, Пэн, — наконец сказал он.
Мы оба долго молчали, и когда я повернула к нему голову, увидела, что он закрыл глаза и запрокинул голову на кровать. Я не знала, спал он или нет, но это не имело никакого значения. Повисла тишина.
Я начала составлять в уме список всех реальных людей, которые мне нравятся или нравились в прошлом: Китс, конечно, тот сексуальный парень из кофейни «Грей Дог». Я не собиралась считать отца Эфа, потому что это... пошло. Потом шел Райан Куртц, который перевелся к нам в третьем классе. В детстве он перенес
Что ж, пожалуй, я внесу в список отца Эфа. И остается...
Я подтянула рукава. Дыхание Эфа выровнялось, грудь подымалась и опускалась с каждым его вдохом. Он уснул.
Не осталось никого, кого я могла бы добавить в список.
Я не хотела даже думать об этом, но эта мысль — непреклонная, уродливая, неизбежная и отвратительная — никак не давала мне покоя: Одри была отчасти права.
Я глубоко вздохнула, опустила голову на плечо Эфа, и в такт его дыханию она стала подниматься и опускаться. У меня был мой волшебный жетон, поэтому я надеялась, что Одри была права не во всем.
Записка
Академия Святого Варфоломея
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
№ 201X-11
Подарок Китса Фрэнсиса
На следующее утро перед химией я была как «Александр и ужасный, кошмарный, нехороший, очень плохой день»[12] — раздавлена и несчастна; настроения не было никакого. День не сулил ничего хорошего. Я проснулась в состоянии «похмелья от грусти» — не то чтобы я знала, что такое похмелье, но представляла его именно так: головная боль, скручивающиеся в комок внутренности и тоска, сочившаяся из каждой поры. В фургончике со сладостями, припаркованном около школы, не оказалось моих любимых морковных маффинов с изюмом, а волосы, несмотря на все приложенные усилия и фен, отказывались выглядеть прилично.
Кроме того, какой-то крохотной частью своего несчастного сердца я надеялась, что может быть, может быть, может быть я не выдумала эту промелькнувшую искру между мной и Китсом, но затем в дело вступали слова Одри, врываясь в мой мозг громогласным: «Я счастлива, что тебе наконец-то понравился кто-то настоящий... я не хочу, чтобы ты поняла это неправильно...»
Эту часть своего сердца я ненавидела.
Около своего шкафчика, где мне нужно было взять учебник химии, я обнаружила дырку на подмышке футболки — моей любимой винтажной футболки с группой They Might Be Giants. Лучшего завершения дерьмового утра не придумаешь.
Я потерла пальцами жетон на цепочке и мысленно обратилась к Бородатой Леди: «Пожалуйста, давай я просто сгорю на месте, как какой-нибудь старый скучный персонаж Диккенса («Холодный дом», ты — отвратителен). Прямо здесь, в школьном коридоре, до того, как мне придется идти на химию».
Я подождала.
Ничего не произошло.
Только чей-то встревоженный голос звал меня по имени.
Я обернулась и увидела Одри с прижатыми к груди учебниками. Поймав мой взгляд, она начала переминаться с ноги на ногу. В её больших карих глазах стояли слёзы. Она смотрела на меня, как загнанный в ловушку олень. Я разорвала зрительный контакт и притворилась, что слишком занята перекладыванием книг из сумки в шкафчик.