Музей разочарований
Шрифт:
— Спасибо продавцу в магазине, — улыбнулся он, и я улыбнулась в ответ.
Я открыла коробочку. На темно-синей бархатной подушечке лежала золотая кость желаний на золотой цепочке.
Первая мысль: я ненавижу золото.
Вторая: это очень дорого.
А затем: это совсем мне не подходит.
— Ух ты, — произнесла я, извлекая подарок из коробочки.
— Вот, позволь мне застегнуть. — Он убрал мои волосы и, не спрашивая меня, снял цепочку с жетоном, который я надела после воскресной вечеринки. Он отдал мне цепочку, застегнув на её месте новое
Я смотрела на кулон в ладони: цепочка запуталась, жетон потускнел. Пальцы Китса в это время возились с застежкой, а его дыхание щекотало кожу на моей шее.
— Ну вот, — сказал Китс, — ты прекрасна, Скаут.
Никто никогда не называл меня раньше прекрасной. Я убрала жетон в карман, перемещая кость желаний на цепочке вниз-вверх. Это мой семнадцатый день рождения. И я не только наконец поцеловалась, но и получила то, о чем только могла мечтать: сказку со своим Джоном Хьюзом и хорошим концом.
Только теперь я не знала, нужно ли мне все это.
* * *
На следующий день после уроков мы сели на метро и отправилиськ Китсу домой. Я думала о том, что последний раз была здесь на его вечеринке в честь Первого октября. Тот вечер был идеальным.
— Есть кто дома? — прокричал Китс, когда мы зашли.
Никто не ответил, он взял меня за руку и повел следом за собой наверх, деревянные ступени слегка скрипели. В его комнате я бросила сумку на пол, а пальто и шарф положила на рабочий стол. Сидеть на кровати показалось мне не очень удобным, поэтому я, облокотившись об нее, села на пол возле неё и вытянула ноги.
Китс включил компьютер, и по комнате понеслись звуки The Flaming Lips, больше походившие на мигрень, которая никак не проходит. Я же говорила, что ненавижу эту группу!
Китс сел на кровать и похлопал рукой на место рядом с ним.
— Иди ко мне.
— Не знаю, — неуверенно сказала я.
— Мы не станем делать ничего такого, что ты не хочешь, — сказал он, — просто так удобнее.
Я встала, поправила юбку и села рядом с ним.
Не говоря больше ни слова, Китс начал целовать меня медленно и осторожно. Начал с шеи, затем последовал вверх и поцеловал точку между бровей. Мой зашкаливающий пульс отдавался в косточку желаний, весящую на шее.
Меня вдруг пробил озноб.
Китс приблизился к моим губам, и я поцеловала его в ответ, погружаясь в его привычный вкус. Он надавил на мои плечи, опуская меня на кровать. Он был надо мной, целовал ключицы, впадинку на шее. Я запустила руку в его мягкие волосы.
— Ты вкусно пахнешь, — прошептала я, и он скользнул по моей рубашке, приподнимая её, и сначала дотронулся до моего живота, а затем поцеловал его.
— Китс, — сказала я, по коже побежали мурашки, и я поняла, что никто раньше не касался моего живота, это была неизведанная территория, которую он открыл. Он задрал рубашку еще выше.
Я закрыла глаза, позволив ему целовать меня, позволив себе не думать...
... и увидела:
Майлз нежно смотрит на Оскара;
Киран
Три веснушки на носу Эфа...
Мои глаза широко распахнулись. Я оттолкнула Китса.
— Хочешь, чтобы я притормозил? — Его взгляд был полон сожаления, и я не знала, что ответить.
Он провел пальцами по ключице, рука покрылась гусиной кожей. Я прикусила губу.
Насчет этого нужно быть уверенной до конца. Это — особенный момент.
Я встала, одернула рубашку, поправила волосы. Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку, на которой до сих пор стояло совместное фото Китса и Эмили. Он увидел, что я это заметила.
— Черт, так и знал, что тебя это разозлит. — Он схватил рамку и засунул её в ящик картинкой вниз.
Я нахмурилась, надела пальто, обмотала шарф вокруг шеи.
— Скаут, пожалуйста. — Китс тяжело вздохнул.
— Нет, мне пора идти.
Я вышла из его комнаты, и с каждым шагом, который уводил меня прочь, во мне росла уверенность в том, мне нравился образ Китса.
Но я не была уверена, что он сам мне нравился.
Серебряный кулон
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Кат. № 201Х-20
Подарок Эфраима О’Коннора
Вечер презентации выставки о Вилло в музее отца совпал с первым и слишком ранним ноябрьским снегом, жирные хлопья цеплялись к волосам и опадали на плечи. Дрожа от холода, я поднялась по парадной лестнице в красных ковбойских сапогах, воротник бархатного зеленого платья царапал шею. Я вспотела, платье врезалось в подмышки, в бархате оказалось жарко. И я только сейчас поняла, что зеленое платье с красными сапогами — так себе сочетание.
Отлично, я буду большим потным рождественским чудиком на этой вечеринке. Я шла вдоль вереницы людей, входивших в музей: мужчины в костюмах, женщины в меховых пальто, благотворители, ученые и много кого еще, все вперемешку.
Войдя в главный зал, я почувствовала себя несколько лучше, потому что под потолком висел такой знакомый огромный синий кит. И вся комната излучала волшебство, всё подсвечивалось тусклым голубым светом, брюхо кита светилось люминесцентом, а квадратные окна отражали бирюзу.
Когда отец только начал здесь работать, каждый вечер он приходил домой и напевал старую песню Битлз «Оctopus’s garden». Он вытаскивал меня на середину комнаты и кружил.
— Я работаю под водой, дорогая дочь! — говорил он.
Когда приходила мама, он отпускал меня, хватал её и танцевал с ней вальс. Кружил и кружил её, пока она не начинала смеяться до слез. Я и забыла, что такое бывало.
Я высматривала их на танцполе, но отец разговаривал в углу с каким-то пожилым мужчиной, а мама разговаривала с женщиной, видимо, его спутницей. Кажется, это были благотворители.