Музей развитОго социализма
Шрифт:
Струи теплой воды под душем ласкали тело, вникая в каждую выемку и складку. Ирине вдруг вспомнился почему-то вчерашний разговор с Марией Никоноровной: пока Валентин плавал в реке, они успели разговориться. Ужасно общительная женщина оказалась эта Мария Никоноровна! Чем-то маму напоминающая. Одно поколение… А счастье в чем? Она ведь единственный раз живёт, и молодость даётся всего один раз! И так промелькнёт – И такая короткая – только успеть поймать… Даже Мама говорит, мы, мол, работали, голодали, воевали, нищими были… поживите хоть вы, дети наши, немного нормально…
…А все равно симпатичная эта Мария Никоноровна, к тому же акушер-гинеколог, как выяснилось, они даже телефонами обменялись. Но рожать Ирина не собирается, так
Вытершись насухо китайским полотенцем, Ириша вышла в комнату, чувствуя возбуждающее прикосновение к коже ласкового сквознячка, стала напротив высокого зеркала в платяном шкафу, до колен обрезавшего ноги…
«А красивая я все-таки!» Она улыбнулась сама себе в зеркало и стала еще краше, «с изюминкой», как говорил папа. А этот дуралей Валек даже не захотел вчера с ней поговорить. Как только пришли с реки и поели, сразу уткнулся в свои книжки… Нет, он, конечно, умный, очень у-умный, и она этим гордится, но что-то в нем еще есть детское… Вечером, когда продолжал читать свою невообразимую генетику, она тихо подкралась к нему и шепнула на ухо: «Валек, а что сказал один ген другому?»… Он посмотрел на нее так, будто домашняя кошечка вдруг человечье слово молвила, а потом снова уткнулся в свое ученое чтиво. А уже под одеялом вдруг полез, и так быстро все случилось, она опомниться не успела, а он уже спал сладенько, как кролик. А она потом полночи ходила на кухню валериану глотать…
Ласково огладила своими длинными холодными пальцами овалы грудей, крепкие бедра и тут же вспомнила крепкую коричневую треугольную спину, наверняка, такую горячую, что на ней блины можно печь, на пляже вчера, и легонько застонала от томления. Господи, а ведь есть женщины, которые и не чувствуют, и не страдают, как она! Вот, к примеру, проститутки, интересно, как у них?.. Только, конечно не дешевые, не дешевые… Случайный солнечный зайчик невесть откуда появился у нее на животе, прямо на ямочке пупка, с чуть заметной выше полоской от резинки трусиков. Она улыбнулась наивному пришельцу и прикрыла пупок рукой, которая, в свою очередь, ярко осветилась, как может только светиться рука ангела. Однако зайчик вдруг дернулся, проявив странную самостоятельность, и примостился на лоно, позолотив темно-коричневую гривку… В глаз брызнула вспышка. Ах, дьявол!.. Опять этот онанист проклятый!.. В знакомом окне дома напротив мелькнула красно-коричневая плешь и черный предмет. Старый динозавр наблюдает за их квартирой в бинокль весь год, когда она забывает задернуть шторы. Один раз застал их с Вальком во время коитуса, на диване, но она Валентину ничего не сказала, хотелось и поиздеваться над старым дуралеем.
Ирина не спеша повернулась (пусть всё видит!), прошла к кровати, набросила на себя домашний халатик и, скорчив рожицу, показала язык в сторону соглядатая. На сегодня представление закончено!
…Ленин всегда с тобой, Ленин всегда со мной, в горе, надежде и радости! – доносился лосиный глас с кухни. – В каждой твоей весне, в каждом счастливом дне, Ленин в тебе и во мне!..
– Только бы не в матке! – подумала Ириша, слегка поежившись, и стала тщательно сворачивать чертеж на столе, освобождая место для кофейных чашек и напевая: ла-ла-ла, ла-ла-ла…
6. Подружки
– Ой, Ириша, а у меня ведь новость… – Лариса помешивала ложечкой густой ароматный кофе. Теплый летний
– Неужели?!.. – глаза Ирины стали округляться, предвосхищая ликование. Уже третий год замужества Лариса никак не могла забеременеть. Где
только и у кого только они с Володькой ни обследовались, даже к бабке экстрасенше ходили – никто ничего плохого по их здоровью не находил, а желанный ребеночек почему-то не желал пополнять человечество.
– Да нет, не то, что ты думаешь! – ярко вспыхнула до мочек ушей Лариса.
Ирина остановила готовый вырваться восторг и отхлебнула кофе.
– Ириш, а ты хоть раз своему изменяла?..
– Ах, вот оно что, – края губ Ириши чуть насмешливо дернулись. – И кто же твой избранник?
– Ой, Ириш, я знаю, ты ругать меня будешь… только никому…
Ирина помешивала ложечку в чашечке. Ларисин муж Володя ей всегда нравился: взрослый, не в пример Вальке, ответственный мужик, хоть на 13 лет старше Ларисы, но крепкий, спортивный, всегда ровно веселый и надёжный, как скала. Из-за очков он, конечно, казался немного старше своих лет, а теперь их блеск, придававший в Иришиных глазах дополнительную серьезность и значимость обладателю, вдруг показался напыщенно глупым, бессмысленным, до смешного жалким, и в воображении невольно представились на Володиной плеши замысловато-ветвистые оленьи рога.
– И кто ж? – повторила она.
– Да ты его знаешь, – рассмеялась Лариса, – Лешка Петухов из четвертого подъезда…
– Петухов?! – теперь Ирина и в самом деле удивилась и быстро глотнула драгоценный арабик, чтобы не поперхнуться. С Лехой Петуховым и Ларисой они учились в одной школе, только в разных классах. Закончил Петухов школу, без преувеличения сказать, только благодаря всемогущей советской власти, объявившей в стране всеобщее среднее образование, благодаря чему учителя скрипя зубами дотягивали до десятого класса самых последних балбесов и хулиганов, выставляя им тройки на выпускных экзаменах. После смерти матери от рака Петухов жил один в отдельной однокомнатной квартире, отслужил в армии, устроился на какой-то завод, его уволили за прогулы через некоторое время. Теперь он снова числился где-то работающим, но по большей части слонялся по району с приятелями-пьяницами. Это был молодой мужчина почти двух метров ростом, похожий на американского киноактера Гарри Пека, но с преждевременно несвежим, тронутым морщинами лицом, придававшими, однако, некую дополнительную мужественную выразительность: якобы следами перенесенных невзгод и нелегкой жизни, на самом деле следами непомерного злоупотребления алкоголем. Среди женщин микрорайона он давно слыл блядуном, однако слово это в устах прекрасной половины по большей части произносилось не осуждающе, а как бы ласкательно. Основным амурным контингентом Леши Петухова были продавщицы из ближайших гастрономов и вино-водочных отделов, за счет которых он и пил.
– Лара, ну ты же интеллигентная женщина!
– Нет, Ириш, ты не представляешь, дурак ужасный, двух слов связать не может!.. – смеялась Лариса. – Я ему Мопассана недавно принесла, «Жизнь», обещал прочитать…
– Так ты что, в него влюбилась? – В глазах Ирины вспыхнул насмешливый огонек.
– Еще не хватало!
– Так что ж ты в нем нашла?
– Ириш, ты и не представляешь, какой у него хер! Просто конь!
– Неужто тебе Володьки своего мало, ты ж говорила, как все здорово у него с этим делом?!
– Надоел он своей правильностью, забодал!.. Все у него по полочкам разложено… С ним такая тоска иной раз! – грустно подперла кулачком щеку Лариса.
– Нет, уж мне кажется, если что, так это любовь должна быть, настоящая! – твердо сказала Ирина, смотря в окно. – Ей стало жаль Володю.
– А ты что, прямо так и любишь, что ли, своего Вальку? – съязвила Лариса.
– Мальчик он еще… – поджала губы Ирина, вздохнула.
– А мне кажется, ты его недооцениваешь, мамочка, ты погоди еще, заматереет, таким мужиком станет, во! – выставила вверх большой палец Лариса.