Музей революции
Шрифт:
В тот день я возвратился поздновато. И не безупречно трезвым. Джоан была взвинчена. Демонстративно принюхалась: пиво? очень хорошо! и в одиночку? ты решил спиваться с горя? русские страсти? встретил старого знакомого? шел по Лондону, и встретил? бывает! а что же нету следов от помады? твой знакомый не красит губы?
Что-то я наплел, мы помирились. А через неделю Джоан пришлось уехать в Страффорд, на шекспировскую конференцию; она смеялась: спасибо русским шекспиристам, что не знают языка Шекспира, они дают нам заработок. На прощание поцеловала строго: смотри! у меня была прабабушка-шотландка, мы все
Я узнал…»
А трех за раз слабо? Какой вы Бойкий.
Следующий комментарий удален администратором, ветвь дискуссии заморожена.
В 90-м, говорите? Защитились? Поправили бы биографическую справку, тогда мы бы, может, и поверили.
По логике фальшивого сюжета и шекспировским аллюзиям, вы привели к себе советскую подружку и попались. После чего вдвоем легли на кладбище, под могильный камень Степанова. Дешевая литературщина.
Грубо.
Я бы на ее месте никуда не уехала, а стала бы следить за вами
Нет, она уехала.
А зря.
А Вы не перепутали Библиотеку и Музей, коллега? Вы какой маршрут нам описали? Вы в Лондоне-то были? или рисуете по карте?
+ 1. Вы слишком проницательны.
Да что гадать? Вы позвонили из Джоаниной квартиры — этой вашей Томе. И отправились к ней. Джоан вернулась раньше времени, посмотрела последний набранный номер, залезла в справочник, а дальше — сцена под названием «не ждали».
Я потрясен. Так все и было. Хотел сегодня рассказать еще историю про перепутанные мейлы — в девяносто шестом, и про ошибочные смс, в двухтысячном, но вечный сюжет от перемены технологий не меняется. Поэтому ставлю точку и бегу на службу.
А ведь она вас, уважаемый, любила. Что же вы с ней так, нехорошо…
4
«Сегодня почему-то вспомнилась история про одного знакомого, который, будучи в 80-е студентом северного университета, завел роман с замужней девушкой. Нехорошо, конечно, но так уж вышло.
Однажды обманутый муж пришел объясняться. Дверь открыла старорежимная бабушка нашего вертопраха. Сухая, опрятная, строгая. Оглядела незваного гостя, спросила:
— А вы, собственно, кто, молодой человек?
Молодой человек растерялся, сказал: я студент.
— Это хо-ро-шо, — одобрила бабушка. Но тут же добавила: — А вы что же, ком-со-мо-лец?
— Да, — изумленно признался обманутый муж.
— Наверное, и ком-му-нистом станете?
Тот возьми и брякни:
— Не знаю, наверное, да.
— Ну, в таком случае, - твердо заключила бабушка, - ступайте отсюда и больше никогда мне на глаза не показывайтесь.
И захлопнула дверь.»
Чего ж так коротко сегодня?
А зачем тянуть?
5
«Нижняя полка столярки
В туалете я узнал про Велесову книгу, инопланетян и кровавые тайны индейцев племени майя (из журнала «Техника — молодежи»). Научился хорошо решать кроссворды (спасибо тебе, «Огонек»!). А в «Науке и жизни» прочитал статью, которая перевернула всю мою последующую жизнь. Про химические штуки, которые используют поддельщики картин. Старят картон марганцовкой, желтят бумагу, соскребают дешевую живопись, рисуют на старом холсте в стиле известных художников. А краски трут из порошков, произведенных двести лет назад... Еще одна статья рассказывала о приключениях известного поддельщика. Он должен был бежать из края в край, полиция не могла доказать его вину, он запутывал сотрудников музеев. Я проникся полным сочувствием к жулику, мысленно подставил себя на его место, сердце колотилось, щеки горели, ноги затекли, одежда пропахла гальюном.
В дверь очень строго постучали; я поспешил домой, применить на практике полученные знания.
Холста у нас не было. Но имелись картон и бумага. Огромные продавленные тюбики с остатками высохшей краски валялись в мастерской. Я начал делать заготовки.
Грузинский чай заваривался плохо и не хотел густеть. Но каких-то пятнадцать минут на медленном огне в железном заварочном чайничке, с добавлением махорки — и вышло отличное месиво. Серая дешевая бумага полностью впитала жижу, разбухла и стала осклизлой; к ней прилипли соринки из чая и ошметки дедушкиного табака. Подсыхая над конфоркой, бумага покоробилась, покрылась старческими пятнами. Соринки и табак сгорели, оставив маленькие дырочки. Для пущей убедительности я поджог еще и краешек листа, но сразу его загасил.
Тюбики пришлось распарывать тяжелым дедушкиным резаком, обмотанным голубой изолентой. Ошметки краски я толок в тяжелой ступке; долго смешивал с олифой; получилось, честно говоря, не очень. Как перестоявшая горчица, в которой вязкая основа отсеклась от масла. Я мазнул картон; по контуру мазка поползло пятно из пахучего жира. Подделка мировых шедевров отменилась. Пришлось заняться историческими документами. Но что писать? И как? Раньше были другие буквы?
Библиотека закрывалась в шесть; у меня остался ровно час.
Отмахнувшись от расспросов про бабулю, я невежливо нырнул вглубь стеллажей. Шкаф, который я искал, сам напоминал музейный экспонат: корешки нетронутые, на срезах слой библиотечной пыли. Толстенные тома ученых монографий.... на нижней полке — безразмерные книжищи в очень простых переплетах: желтоватый картон, и по нему внахлест клееный корешок. Полное собрание русских летописей. Как их занесло в наш город? неизвестно. Я их давно заметил; только не знал, что они пригодятся.
Надо было видеть тетю Клаву Неуклюеву, сидевшую на выдаче, когда над ее огромной халой в капроновой сетке, зависла книжная громадина, размером с могильную плиту, не меньше метра в длину и сантиметров восемьдесят в ширину. Ошарашенная тетя Клава покачала головой и долго-долго сидела молча.